Избранные произведения

Кто жемчуга на нитку нанизал,
Такой блестящий жемчуг показал:
Та, пребывающая в паланкине,
Подобно целомудрия святыне,
Газель, что даже львам внушает страх,
Что явно властвует в людских сердцах,
Что мудрецов в безумцев превращает,
Что силу у могучих похищает, —
Когда обратным двинулась путем
Из Мекки на верблюдице верхом
И каравана опытный вожатый
Верблюдов гнал, умением богатый, —
Один араб из племени сакиф,
Что молод был, и строен, и красив,
С пушком, покрывшим розовые щеки;
С шатром волос, венчавшим лоб высокий;
С таким кольцом на пальце, чья печать
Могла его главенство подтверждать;
Из той семьи, что возглавляла племя
От древности седой по наше время;
О чьих богатствах повесть нам прочла
Сама земля, не зная им числа;
Кто деньги всем дарил, но до отказа
Кошель свой тут же наполнял он сразу, —
Лайли увидел в паланкине вдруг
И он любовь познал в пустыне вдруг!
Завеса от людей ее скрывала,
Но ветерок приподнял покрывало,
И он зарю увидел, — нет, заря
Померкла б, от стыда пред ней горя!
Узнал он дня и ночи связь при взгляде
На спущенные за уши две пряди;
Из-под бровей-подков — очей огонь,
Казалось, высек норовистый конь;
Ее глаза — как будто две колдуньи,
Что чародействовали в новолунье;
Смеясь, развязывал узлы забот
Зубами белыми багряный рот.
На ту луну одним взглянул он глазом
И разом потерял покой и разум.
Попал он, обессиленный от ран,
Как дичь, любви-охотнице в аркан.
Чтоб завладеть Лайли, нашел он свата,
Чья речь была присловьями богата:
Недаром говорили все о нем,
Что он и воду сблизил бы с огнем!
К отцу Лайли он старика отправил,
Чтоб обещал и обещать заставил.
Сказал от имени его старик:
«Как ты, я родословною велик.
Нет равных мне — я хвастаться не стану —
По знатности, имуществу и сану.
Долины нет, где б не паслись всегда
Моих овец и коз моих стада,
Не сосчитать шатров моих стоянок,
Моих коней, верблюдов, слуг, служанок.
Всё, чем владею, я тебе отдам,
Прикажешь — брошу всё к твоим ногам,
Всё злато, серебро, всё достоянье,
Что взвесить и весы не в состоянье.
Я весь — твой раб. «Владеющий рабом
Владеет также и его добром».[38]
Да, я твой раб. Так стань мне господином,
Тебе не зятем буду я, а сыном.
Воскликну: «Хорошо, что я твой зять!»
Я «хорошо!» готов сто раз сказать!
А нет — каким уравновесят златом
Моих страданий самый малый атом?»
Узнал отец, посланца расспросив,
О юноше из племени сакиф.
Приязнь к нему почувствовал он сразу,
Поверив сладкозвучному рассказу.
Еще не зная жениха, тотчас
Изрек: «Он — сын мой, светоч старых глаз!»
Душа его согласьем отвечала
На сватовство, но он решил сначала,
Что надо с близкими держать совет
И лишь потом посланцу дать ответ.
Пошел к жене, тайком принес известье
Он матери и дочери-невесте,
И согласилась любящая мать
Тому арабу дочь свою отдать:
«Счастливый брак — спасенье для влюбленных.
Для двух несчастных, страстью опаленных.
Став юноши красивого женой,
Лайли забудет о любви былой.
Маджнун, когда услышит весть такую,
Начнет искать красавицу другую.
Нам тоже прок от нового родства:
Все прекратятся толки и молва».
Когда те беды над Лайли нависли,
Как локоны, пришли в волненье мысли.
Она заплакала, краснее роз
Глаза-жасмины сделались от слез.
А розы щек, пленявшие красою,
Вдруг увлажнились жемчугом-росою.
Где силы взять, чтоб переспорить мать.
Чтоб непокорной стать, где силы взять?
Но нет и силы, чтоб нарушить слово,
Забыть навеки друга дорогого.
Молчала, чтобы мужество найти,
Чтоб средство от супружества найти,
Но родичи ее решили властно:
«Молчит невеста, стало быть, согласна».
И юноше пришел ответ от них:
«Да к свадьбе приготовится жених».
Тогда увидел с радостью влюбленный,
Что все к нему созвездья благосклонны.
Казалось, головой достиг Плеяд,
Свершить готовый свадебный обряд.
Когда невеста смуглая Востока
Оделась тьмою с наступленьем срока
И небосвод кадильницы разжег,
Жених украсил светочем чертог:
Всё племя пусть союз благословит их!
Он пригласил на свадьбу именитых,
И брачный договор соединил
Луну с одним из молодых светил.
Тут стали деньги, золото со звоном
Все под ноги бросать молодоженам,
Дирхемы не считал богатых круг:
Считать — забота музыкантов, слуг.
Дает богатый, подбирает нищий —
Так в бренном установлено жилище:
Один все деньги подберет, другой
Останется с протянутой рукой...
Сияют лица, а Лайли печальна,
Всё веселится, а Лайли печальна.
Сей дар бесценный обретя, жених
Ждал наслаждений нежных и живых,
Еще не ведая, какого яда
Исполнена желанная отрада.
Пир свадебный еще гремел, звеня,
А он, томясь от страсти и огня,
Приблизился к сиявшей красотою
И к брачному повел ее покою,
С почетом, от нескромных глаз вдали,
На ложе неги усадил Лайли.
В ней столько было гордости и чести,
Что не посмел он с ней улечься вместе.
Не разомкнув нахмуренных бровей,
Красавица казалась всё грустней.
Глаза раскрылись, проливая слезы,
Но алых уст ее закрылись розы.
А тот стоял, его сжигала страсть,
Он жаждал, но не смел к воде припасть.
Как от огня любви спасет он тело?
Тушить огонь вода не захотела!
Сидел он терпеливо два-три дня,
Но начал задыхаться от огня.
К себе прижал он пальму, что желанна,
Рукой коснулся девственного стана.
Она вскричала: «Отойди ты прочь,
Меня прикосновеньем не порочь!
Не сорван с этой пальмы плод ни разу, —
Верней, ни одному не явлен глазу,
А вожделеть к несломанным ветвям, —
Пойми ты наконец, — позор и срам!
А тот, по ком страдать не перестану,
Кто мне нанес своей любовью рану,
Покорен мне, терпение храня,
А сколько терпит бед из-за меня!
Из-за меня в пустыне сохнет жгучей,
В горах он горько плачет рядом с тучей,
Газелей кормит, грезя обо мне,
Не ест, не пьет в пустынной стороне,
Ко мне исполнен страстного стремленья,
Участье видит лишь в глазах оленя.
Он счастье обретает лишь со мной,
И для него весь мир — во мне одной.
Со мной, робея, он садится рядом,
Как бы не смея насладиться взглядом.
Он счастлив, если я в нежданный день,
Как пальма, на него отброшу тень.
Увы, того, кто выше всех сравнений,
Не удостоила я этой тени.
Мой перстень — верности ему завет.
Взгляд на него — и страсть моя, и свет.
Могу ли покориться я другому
И сладкую делить с другим истому?
Ты на меня и на него взгляни
И сей искус из сердца изгони.
Забудь высокомерье и тщеславье,
Яви мне сдержанность и добронравье.
Клянусь творцом — началом всех начал,
Что землю чудесами расписал-
Как только снова, с вожделеньем новым
Протянешь руку ты к моим покровам,
Тебя ударю я рукой, убью,
Обрушив меч на голову твою.
А коль тебя убить не хватит силы,
Убью себя, прерву свой путь постылый,
Тогда меня от всех твоих обид
Неправосудный меч освободит».[39]
Несчастный понял, услыхав угрозу
Из сладких уст, напоминавших розу:
Вовек мечта не сбудется его,
Ведь с норовом верблюдица его!
Но, потерять ее страшась до боли,
Ее бесправный пленник, поневоле
Он согласился с горем жить в ладу,
Лишь запах розы обонять в саду.
С разлукой схожи были те свиданья.
Но для чего же были те страданья?
Доколе ждать, надеяться, страдать?
Он умирал и оживал опять.
Вот так, измученный, и жил он между
Тоской и чувством, что обрел надежду.
Вот так и умер, в мир уйдя другой
С полунадеждой и полутоской.