Избранные произведения

Кто за завесой чудного изделья
В литавры бил в день свадьбы, в день веселья,
В литавры песни бьет и создает
Такой напев, что нас по сердцу бьет.
Тот, кто любовью ранен был жестоко,
Хотя ее восславил он высоко,
Хиджаз покинув, возвратился вновь
В ту местность, где жила его любовь.
Больнее стала боль его ожога,
Сильнее стали скорбь его, тревога, —
Еще один недуг в него проник,
Кайс превратился вдруг в смятенье, в крик.
Струю слезы струною сделал руда
И стон страданья он исторг оттуда.
О, если б весть, что счастье есть, намек
Хотя б Маджнун из этих струн извлек!
Когда он шел, задумчив и печален,
Вдоль прежних стойбищ, около развалин
И кто-то говорил: «Здесь был приют
Той, про кого сказания поют, —
То есть Лайли, свирепостью разбоя
Тебя лишившей мира и покоя», —
Он приникал к развалинам челом
И плакал кровью над былым жильем,
К травинке каждой приникал с любовью,
Газель слагая прежнему становью.
А если находил горящий взор
Пустой, но заповеданный шатер
И кто-то говорил: «Под этой сенью
Жила Лайли, подобна сновиденью», —
Он совершал вокруг шатра таваф,
Его второй Каабою признав.
По всей пустыне пальцами своими
Писал он на песке любимой имя.
Где надпись та? Песок ее занес?
Нет, буквы залил он потоком слез!
Просеяв прах, его себе он сыпал
На голову... Однажды случай выпал,
Спросил прохожий: «На себя, в слезах,
Зачем просеянный ты сыплешь прах?»
Ответствовал Маджнун: «В пыли пустыни
Найти жемчужину надеюсь ныне,
Не находя, в отчаянье стою
И сыплю прах на голову свою.
Я знаю, что искать ее не надо,
Но есть и в поиске самом отрада:
Кому другому было суждено
Искать в пыли жемчужное зерно?»
Сказал прохожий: «Поиск безрассудный
Ты прекрати, смени свой жребий трудный.
Напрасно ты потратил столько лет, —
Жемчужины ты потерял и след!
Ее нашел другой. Иль это ново?
Тебя отвергла, предпочла другого!
Поэтому ты поиск прекрати:
Что найдено, уже нельзя найти!
Амбары хлеба, данные изменой, —
Пойми — дешевле, чем сухарь ячменный!
Ты договором связан с ней благим,
Меж тем она вступила в связь с другим.
Ты к ней стремишься, как к желанной доле,
Она тебя не вспоминает боле.
Ее пленил другой, и нет уже
Печали по тебе в ее душе.
Ее избранник — юноша достойный
Из племени сакиф, красивый, стройный.
Она тебе, алмазу, предпочла
Ракушку, что украсила осла.[40]
Они — две буквы в написанье слитном.
О чем же их слиянье говорит нам?
Две эти буквы сочетались так,
Что ты не нужен им, как лишний знак!
Они, как ноготь с мясом, соприродны,
Ты — ноготь, с пальца сорванный, негодный.
Встань наконец и сбрось на землю груз,
Отринь мечту и тяжкий сей искус!
Какая глупость — верным быть неверной,
Быть преданным всем сердцем лицемерной!
У женщин прелесть и величье есть,
Но так же, как у роз, — двуличье есть.
Пойми, что роза верной не бывает:
Кто раньше к ней придет, ее срывает
Но если роза тянется к шипу,
К шипам ты тоже протори тропу
С фиалкою поладит ли терновник?
С грабителем поладит ли садовник?
Мужчиной будь в деяниях любви.
С женой другого мужа ты порви.
Кто видел две ноги в одной сандалье?
Где двух господ в одном дому видали?
Суть женщины есть хитрость, колдовство,
Нет у нее от правды ничего.
То — чиж золотоперый с грудью красной.
Ей угодить не думай: труд напрасный!
Ты будешь ласков с ней? Впадет в порок.
Умрет она, коль будешь с нею строг
То — пальма, но о ней мы скажем жестко:
Она — не стойкая, она — из воска.
Нам от ее цветов отрады нет,
Нам от ее плодов услады нет,.
Снабдили пальму ветками, листвою,
Но не снабдили верностью живою.
С другим обнявшись, весь забудет свет,
Любовь к тебе и верности обет!
И ты нарушь обет: лишь в том лекарство,
Чтоб отвечать коварством на коварство.
Как прежде, не сжимай своей рукой
Ладонь, что хной окрашена другой,
Не то испачкаешь свои ладони
Той хною, что принес ей посторонний».
Когда Маджнун услышал сей рассказ,
Как суфий, начал исступленный пляс.
Он завопил и на песок горючий
Упал, как падает больной падучей.
Как птица полумертвая, в песке
Он биться стад в отчаянье, в тоске.
Решив, что камень — сердце у любимой,
Он камнем в сердце бил себя, теснимый
Мученьями, что бьют еще больней,
И впал в беспамятство на много дней.
От здания рассудка прочь простерло
Его безумье, крепко взяв за горло,
Он долго без сознания лежал,
Не осязал, не видел, не дышал, —
Его бы в те мгновенья роковые,
Наверно, мертвецом сочли живые.
Когда ж души почувствовал возврат, —
Казалось, отданную под заклад
Страданиям, — ее обрел он снова,
Но только для стенания глухого.
Вонзились в грудь стенаний острия.
Сказал, узнав долину бытия.
«Ушла моя любимая. О, горе!
О, скорбь невыносимая, о, горе!
Кружился я, как мотылек, в ночи,
Не ведая, каков огонь свечи.
Та, что со мною пламенела вместе, —
Увы, разодрала одежду чести,
При этом честь мою втоптала в грязь,
Над добрым именем моим глумясь.
Всё то, что обещала, — позабыла,
Всё то, что отвращала, — возлюбила.
С ней рядом друг, а я так одинок,
Мне — злой недуг, а ей — лекарств исток.
Ее лишен, пылал я всей душою,
Теперь сожжен удачею чужою.
Я без нее стал тоньше волоска,
Теперь, я вижу, смерть моя близка.
Разлукой от любимой удаленный,
Привык вблизи от смерти быть влюбленный,
Но гнет судьбы ужасен, нестерпим,
Когда его любимая — с другим.
Искал он клад, всю жизнь копал лопатой —
Пришел другой и клад унес богатый.
Садовник саду посвятил труды —
Пришел воитель-вор, сорвал плоды.
Где дни, когда мы так сидеть привыкли,
Чтоб в наш приют чужие не проникли,
Чтоб даже ветерок не смел о нас
Кому-нибудь поведать свой рассказ?
Теперь возьми, о ветерок пахучий,
Моей души сгоревшей прах летучий,
Повей золою на ее порог,
Ей обо мне напомни, ветерок,
Ты к ней помчись, ты с нею побеседуй,
Моими ты устами ей поведай:
«Твоя душа, почувствовав испуг,
К другому от меня умчалась вдруг
Когда с ним вместе станешь пить из чаши,
Когда уста соединятся ваши,
Того ты вспомни, чья душа болит,
Кто горечь пьет и чей сосуд разбит.
Но, прежде чем умру, сражен судьбою,
Соединенья не познав с тобою,
Запомни: чистым, верным вниду в прах,
А ты раскаешься, в своих грехах!»