Согласно библиотечной статистике его имя в течение нескольких
лет находится в числе десяти наиболее популярных писателей. По
сведениям Книжной палаты, опубликованным в 1934 году, по числу
переводов за рубежом Романов шел вслед за Горьким, Эренбургом, А.
Толстым.
Такое несоответствие – читательский успех и отверженность
критикой, заставляют его обратиться за помощью в руководящие
органы. Он пишет письмо И. В. Сталину, но парадокс заключался в том,
что, как замечал потом Романов, «тов. Сталин даже спрашивал, не
беспокоит ли меня цензура, и сказал: «Пусть печатают так, как
написано» 37, а газетные критики «вроде Катаняна» продолжали убивать
талант.
Количество публикаций сокращалось, тиражи падали. Возникли
материальные затруднения. Уже немолодой писатель стал выступать с
публичным чтением своих рассказов. Появление в афише имени
Романова всегда сулило аншлаг. Виктор Ардов вспоминал: «Всегда
признанным «премьером» наших вечеров был Романов. После него
выступать уже нельзя было: Пантелеймон Сергеевич читал настолько
сильно, смешно, где надо, а где надо – трогательно, что любая
аудитория буквально отвечала овациями на его выступления» 38.
Отношение самого Романова к этим выступлениям было
двойственным: с одной стороны, дружелюбие публики, ее отклик,
понимание, реакция давали ему заряд энергии. Но в дневнике Романова
мы найдем сетования на то, сколь тяжко ему отрываться от его
непосредственной писательской работы ради хлеба насущного.
Пантелеймон Сергеевич Романов скончался 8 апреля 1938 года. Он
долго и тяжело болел, последние месяцы писать ему было трудно.
Горько читать слова правды о творчестве Романова в некрологе,
признание именно тех его основ, за которые критика убивала талант
писателя: «Как художник, выдающийся сатирик и юморист,
Пантелеймон Романов развернулся только после Великой Октябрьской
социалистической революции.
В ряде рассказов и в романе «Собственность» он разоблачал
мелкособственнические инстинкты обывателя. В сборниках рассказов
«Дружный народ», «Хорошие места» и др. показывал он старую и
новую деревню, осмеивая и борясь против пережитков капитализма в
быту и сознании людей.
Основным произведением П. С. Романова является роман «Русь», в
котором он описывал предреволюционную эпоху и годы мировой
36 Московский комсомолец, 1929, 12 сентября.
37 ЦГАЛИ, ф. 1281, оп. 1, ед. хр. 96, л. 3.
38 Ардов В. Этюды к портретам. М., 1983, с. 140.
26
империалистической войны. В романе «Русь» представлена огромная
галерея типов и характеров.
П. С. Романов страстно ненавидел мещанство, обывательщину,
рутину. Он бил острым словом, разящим орудием смеха бюрократов,
подхалимов, бичевал и отметал все то, что мешает нашему движению
вперед...
Выбыл из строя вдумчивый художник, человек большой энергии и
жизнерадостности, могущий дать советскому читателю ряд
значительных произведений» 39.
* * *
«Существенная форма духа – это
–сказал Карл
Маркс 40.
К человеческому облику и человечному творчеству Пантелеймона
Романова замечательно подходят эти слова.
Жизнь Пантелеймона Романова в литературе была нелегкой, но
счастливой. Еще задолго до того, как им был написан первый рассказ,
он мечтал создать «свою литературу», свою «художественную науку о
человеке». И он ее создал. Страницы его произведений распахивают
перед нами дверь в живой мир, отделенный от нас уже многими
десятилетиями. Мир этот далеко не праздничный, напротив, он
слишком будничный, обыкновенный, он не всегда веселый, напротив,
часто далеко не веселый. Но это мир человеческий, а мы так по нему
истосковались.
39 Литературная газета, 1938, 10 апреля.
40 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 6.
27
Русская душа
Этюд
I
Профессор московского университета, Андрей
Христофорович Вышнеградский, на третий год войны получил
письмо от своих двух братьев из деревни – Николая и Авенира,
которые просили его приехать к ним на лето, навестить их и
самому отдохнуть.
«Ты уж там закис небось в столице, свое родное позабыл, а
здесь, брат, жива еще русская душа»,– писал Николай.
Андрей Христофорович подумал и, зайдя на телеграф,
послал брату Николаю телеграмму, а на другой день выехал в
деревню.
Напряженную жизнь Москвы сменили простор и тишина
полей.
Андрей Христофорович смотрел в окно вагона и следил, как
вздувались и опадали бегущие мимо распаханные холмы,
проносились чинимые мосты с разбросанными под откос
шпалами.
Время точно остановилось, затерялось и заснуло в этих
ровных полях. Поезда стояли на каждом полустанке бесконечно
долго,– зачем, почему,– никто не знал.
– Что так долго стоим? – спросил один раз Андрей