Избранные произведения

– Зато будет, что вспомнить.

– На войне уж очень трудно было. Пять лет воевали и скажи,

голова кажный день трезвая. Ну, прямо на свет божий глядеть

противно было.

– А тут опять теперь затеяли. Что ж, они не могли в

календарь-то посмотреть; под самый праздник подгадали.

Председатель что-то долго вглядывался из-под руки в ту

сторону, куда уехал агитатор, потом спросил:

– Не видали, что, он мостик проехал или нет?

– Вон, уже на бугор поднимается,– сказало несколько

голосов, и все посмотрели на председателя. Тот, достав кисет и

ни на кого не глядя, стал свертывать папироску.

– Да, во время войны замучились. Бывало, праздник

подойдет – водки нет. И ходят все, ровно потеряли что.

Матерного слова, бывало, за все святки не услышишь.

– Вот это так праздник.

– Это что там – мертвые были.

– Эх, когда заводы громили... Вот попили... в слободке, как

дорвались до чанов со спиртом, так и пили, покамест смерть не

пришла.

– Вот это смерть... в сказке только рассказывать.

– Да... бывало, по деревне пойдешь, словно вымерла вся: без

памяти лежит.

– Свободы настоящей нет. Эх,– сказал кто-то, вздохнув.–

Ведь это сколько даром хлеба-то пропадает – на этот налог

обирают. Ведь ежели бы он целиком-то оставался, тут бы как с

осени котел вмазал, ребят в дело запряг и лежи, прохлаждайся.

А то вот праздник подходит, а мы, как басурмане...

– Наоборот все пошло,– сказал кто-то,– прежде под праздник

люди были пьяные, коровы трезвые, а теперь люди трезвые,

коровые пьяные...

Кузнец только молча плюнул. Потом, немного погодя, сказал:

– Бутылки на две выжрала, анафема.

81

– А какую водку стали было гнать. Прежде, бывало, пьешь,–

мать пресвятая богородица, за что ж ты наказала, и гарью какой-

то и дегтем от нее воняет, после головы не подымешь. А теперь

только навострились, а они со своими неделями. Да аппараты

еще отбирают. Значит, опять на стену лезть.

– Нешто они об этом думают? Им одна только забота – дело

развалить.

– Да нешто без водки можно? Не говоря уж о том, что душа

требует, а и дела без нее никакого не сделаешь: заявление какое

подать, в волость идти,– что ж, ты и явишься с пустыми руками?

Председатель молча курил и, сплевывая, всё поглядывал на

бугор.

– Верно, верно,– отозвались дружные голоса.

– Я вот лошадям своим пачпорт опоздал выправить. Им уж

давно совершеннолетие вышло, а они у меня без прописки

сидели. Думал, засудят. А привез три бутылочки...

– Ежели где председатель хороший, понимающий попадется,

там жить еще можно.

– А главное дело, все равно это ни к чему: раз природой

устроено, тут мудри не мудри, все то ж на то ж сойдет.

– Это верно... прошлый год всю рожь на водку перегнали,

сами не жрамши на одной мякине сидели, а к празднику у

кажного полное обзаведение, и на первый же день праздника так

насвистались, что как колчушки лежали.

– Как же можно... народ-то православный, слава тебе

господи, лбы еще не разучились крестить, особливо, где

председатель понимающий...

Председатель докурил папироску и, оглянувшись на бугор,

сказал:

– Скрылся...

Все повернулись к нему и замерли.

– По случаю праздника... принимая во внимание местные

нужды и обстоятельства населения... объявляю заводы...

открытыми. Но ухо держи востро. Ежели в эту неделю кого

замечу, спуску не дам.

– А как же дым-то? – сказал кто-то сзади.

– Дым куда хочешь девай, и ребят пьяных по улице не

распускать, а то так-то какой-нибудь нагрянет, а они у вас лыка

не вяжут.

– Слушайся председателя,– сказал секретарь.

82

Достойный человек

На собрании в чайной обсуждался новый, непривычный

вопрос: о выборном начале в приходе.

Старый священник умер, и по новому порядку приехал вчера

кандидат служить пробную обедню, чтобы затем, получивши

одобрение прихожан, ехать утверждаться к архиерею.

Все сидели на лавках, на окнах и толковали.

– Теперь хорошо,– сказал Федор, снявши и рассматривая

свою шапку,– выбирай любого. А то прежде поставят, бывало,

какого-нибудь щупленького да безголосого – и майся с ним

целый век.

– Да, уж это последнее дело, если у священника ни голосу,

ни виду настоящего нет,– сказал Прохор Степаныч, любивший

читать Апостол и петь на клиросе, для чего всегда надевал

железные очки, хотя все знал наизусть.

– А что ж с ним, щуплым-то, делать? – сказал кто-то.

– Прежде в попы вся шушель лезла, а теперь подожди. А то,

пожалуй, много их..

– Да, теперь уж не проскочут.

– Поглазастей анхирея будем.

– А как же.

– И потом, хоть то сказать, разве можно, чтобы архиерей

всякого понимал. Шут его разберет, достоин он или нет.

– А ну их и совсем к черту,– сказал вдруг солдат Андрюшка,

сняв шапку и ударив ею по подоконнику,– не надо нам их вовсе.

Все на него оглянулись.

– Сдурел, что ли? – сказал, поглядев на него несколько

времени стороной, Прохор Степаныч. Он было завернул полу и