Избранные произведения

Слезкина (1914)... Да, тогда это был вызов официальной буржуазной

морали. Но чем он отличался от аморальной проповеди

арцыбашевского Санина? А именно на такой позиции стояли героини

многих произведений советской литературы 20-х – начала 30-х годов: и

героиня «Луны с правой стороны» С. Малашкина (1926), и Наталья

Тарпова из одноименного романа С. Семенова (1927), и героини Ф.

Панферова.

Одним из первых Пантелеймон Романов выступил в защиту

подлинной любви в условиях нового строя, что свидетельствовало о

стремлении укрепить этот строй, преодолеть издержки его развития.

Уже в пьесе «Женщина новой земли» (пьеса известна и под другими

названиями – «Свободная любовь», «Мария Кропотова», 1924) он

сделал попытку показать жизненную несостоятельность, более того –

разрушительную силу нравственной установки на свободную любовь.

Однако критиками, да и частью молодежных функционеров такие, по

существу, светлые, устремленные в будущее рассказы, как «Без

черемухи» и «Суд над пионером», были восприняты как

очернительские. Писателя обвиняли в порнографии, в смаковании

эротических сцен. Луначарскому даже пришлось вступаться за

Романова на страницах печати, в частности, по поводу его «Писем

женщин», где писатель предпринял психологическое исследование

женской любви.

Произведения Романова становились объектом жарких обсуждений

не только в прессе, но и на публичных собраниях, диспутах. Речь там

шла главным образом не о художественных достоинствах или

недостатках сочинений писателя, а о тех проблемах, какие он поднял в

рассказах «Без черемухи», «Суд над пионером», «Актриса», в пьесе

«Женщина новой земли», позже в романе «Товарищ Кисляков» и др.

Перечитывая сегодня Романова, видишь, насколько чисты его

помыслы, поражаешься проницательности и мудрой простоте его

творчества.

Романов бесстрашен в своих произведениях, как только может быть

бесстрашен честный человек.

17

В рассказах «Видение», «Экономическая основа», «Человеческая

душа», «Огоньки» он рисует и негативные картины

послереволюционной России. И хотя чаще всего они даются через

восприятие героев, отрицательно относящихся к новому строю, многое

потерявших в результате революции, все же в них содержатся и

моменты объективные, отражающие истинное положение дел. Но

Романов показывает вместе с тем, насколько убог внутренний мир этих

бывших людей, клянущих новый строй, пытающихся к нему

приспособиться, приспосабливающихся, но вдруг обнажающих свою

низменную натуру (как герой рассказа «Видение»).

Лишенные внешних драматических вспышек, увлекательной

интриги, неожиданных поворотов сюжета, незатейливые, простые, как

сама жизнь, рассказы Романова вместе с тем и сложны, как сама жизнь,

и полны внутреннего, невыдуманного драматизма. Герои лучших

психологических рассказов – это уже не фигуры-символы, как в

сатирических миниатюрах, а сложные противоречивые образы.

Его эстетический принцип оставлять читателя наедине с фактом

многими критиками был воспринят как бесстрастность и равнодушие.

Статья С. Пакентрейгера о Романове так и называлась: «Талант

равнодушия». Критике двадцатых годов вообще было присуще цеплять

ярлыки, обвинять писателей в незнании марксизма и диалектики,

поучать, как надо и как не надо писать, какие темы избирать, а какие

отбрасывать. Особенно рапповские и напостовские критики подвергали

Романова систематическим злобным нападкам. Лейтмотивом многих из

них было: «Опять этот Романов со своими проблемами!» «Романову ли

говорить о серьезных проблемах, ведь его творчество вскормлено

побочными моментами революции, ведь его герой – мятущийся

всероссийский обыватель».

В то время не избежали критических атак и Горький, и Маяковский,

и Есенин, и Булгаков, и Пришвин, и А. Толстой.

Но Романов, как и многие другие талантливые писатели, не

сломался, не пошел на компромиссы (лишь в последние годы жизни он

стал делать уступки – это нашло отражение в 4 и 5 частях «Руси» и в

некоторых рассказах). В большинстве же своих рассказов он верен себе,

верен избранному пути.

«Ведь в искусстве,– писал Романов в ответе на одну из анкет, а по

сути, отвечая своим критикам,– дело не в беспристрастной передаче

своей мысли, а в сведении глаз на глаз читателя с самой объективной

реальностью и оставлении их без свидетелей. Только тогда совершается

подлинное восприятие искусства. Каждый воспринимает искусство

только по тому дубликату, который имеется у него и вполне

соответствует подлинному снимку с реальности, данному писателем»

22.

22 Читатель и писатель, 1928, 28 августа.

18

Символ веры Романова – «Реализм и реализм!.. Но отнюдь не

переходящий в натурализм». «Та литература хороша,– писал Романов,–