Избранные произведения. I том

Нейяна Гольгхоз и Натим Гхаркид появились из трюма и сразу же начали сметать мертвых и издыхающих рыб-ведьм в кучу. Мартелло, которому одна из них сильно располосовала руку, а другие оставили в его спине свои шипы, подошел к Лоулеру, чтобы показать раны. Тила спустилась с мачты и продемонстрировала свои следы столкновения с мерзкими ведьмами: кровавый шрам на щеке и второй — под грудью.

— Кажется, придется наложить несколько швов, — сказал ей Вальбен. — Очень больно?

— Немного пощипывает и жжет. По правде говоря, жжет сильнее, но, думаю, все обойдется.

Она улыбнулась. Лоулер заметил в ее глазах то же чувство, что и прежде,

— любовь или просто желание. Тила знала о его встречах с Сандирой, но, по-видимому, это для нее ничего не значило, Возможно, она даже не протестовала бы, если бы эти гады искромсали ее и посильнее. По крайней мере, это привлекло бы внимание Вальбена к ней, заставило бы его прикоснуться к ее телу. Лоулер почувствовал нечто вроде жалости к Тиле, хотя терпеливая преданность девушки почему-то огорчала его.

Делагард со все еще кровоточащей раной приблизился к ним в тот момент, когда Нейяна и Гхаркид собирались смести за борт груду дохлых рыб-ведьм.

— Эй, вы! Постойте! — крикнул он уборщикам палубы. — Мы ведь уже несколько дней не ели свежей рыбы.

Натим взглянул на Нида с предельным удивлением.

— Вы будете кушать рыбу-ведьму, капитан-господин?

— А что… Можно попробовать, — вполне серьезно ответил Делагард.

Сваренная рыба на вкус походила на старые залежавшиеся тряпки, которые в течение двух недель пропитывали мочой.

Лоулеру удалось проглотить три кусочка, прежде чем он, давясь, оттолкнул от себя тарелку. Кинверсон и Гхаркид отказались даже пробовать сие блюдо; Даг Тарп, Хендерс и Тила тоже обошлись без этого «деликатеса». Лео Мартелло демонстративно съел половину рыбины. Отец Квиллан с явным отвращением «клевал» свою порцию, но при этом со столь же очевидной решимостью подобрать ее до конца, словно дал обет Пресвятой Деве есть все, что ему подадут, какой бы гадкой ни казалась пища. Делагард сжевал все лежащее перед ним на тарелке и попросил еще.

— Неужели вам это нравится? — поразился Лоулер.

— Человек должен что-то есть, не так ли, док? Ему же нужно поддерживать силы. Вы не согласны? Протеины — везде протеины. А, док? Что вы на это скажете? Ну, вот… съешьте-ка еще сами.

— Нет уж, спасибо, — ответил Лоулер, — как-нибудь обойдусь.

Вальбен стал замечать изменения в поведении Сандиры. Перемена курса и цели путешествия, казалось, освободила ее от тех рамок и ограничений, которые она сама накладывала на собственные эмоции и желания. С этого времени моменты страсти больше не сменялись в их отношениях холодным и немного колючим молчанием с ее стороны, прерываемым лишь короткой поверхностной болтовней.

Теперь, когда они лежали вдвоем в темном, покрытом плесенью углу грузового отсека, их излюбленном месте свиданий, Тейн раскрывала ему свои маленькие тайны в неожиданных приступах автобиографических излияний.

— Я всегда была очень любопытной девочкой… Пожалуй, слишком любопытной. Частенько без спросу ходила купаться в залив и там, на мелководье, подбирала все, что попадалось под руку… поэтому всегда возвращалась домой в укусах и царапинах. Когда мне исполнилось года четыре, я засунула себе во влагалище маленького краба. — Лоулер сморщился, а Сандира, взглянув на него, громко расхохоталась. — Не знаю, что мне хотелось выяснить таким образом… На краба пребывание там явно не произвело большого впечатления, чего нельзя сказать о моих родителях.

Ее отец являлся в то время мэром острова Хамсилейна. Так обычно обитатели островов Лазурного моря называли руководителей своих правительств. Человеческое поселение на Хамсилейне насчитывало около пятисот представителей потомков землян. С точки зрения Лоулера, это выглядело неимоверно сложной конструкцией — пятьсот человек, даже представить невозможно! О матери Сандира говорила в довольно неопределенных выражениях; высокоученая дама, вроде бы историк, исследовательница галактических миграций людей, но она умерла совсем молодой, и Тейн почти не помнила ее. Правда, — в чем сомневаться не приходилось — Сандира унаследовала от мамы ее интеллект и страсть к научному поиску. Тейн особенно привлекали джилли-двеллеры. Она никогда не забывала называть их этим более научным термином, который Лоулеру казался неуклюжим и напыщенным.