Избранные произведения. I том

«Мы должны сражаться, сражаться и сражаться, пока последний из этих подлых захватчиков не будет стерт с измученного лица Земли».

Да. Конечно. Само собой разумеется.

«Мы будем сражаться на взморье, мы будем сражаться в полях и на улицах… и так далее, и так далее… Не скуля, не падая духом, веря в успех, — сражаться до конца. Мы никогда не сдадимся».

Но было ли это на самом деле вторжение?

И если да, то что произойдет, если мы попытаемся ему противостоять?

Пока Полковник мысленно беседовал сам с собой, через три ряда впереди Леопардс и Карлайл-Макавой вели ту же самую дискуссию. И, судя по всему, приходили к тем же самым неутешительным выводам.

— Ох, Полковник, я так расстроилась из-за вас— Маргарет Габриельсон внезапно материализовалась перед ним, словно призрак. Они возвращались в Калифорнию все вместе: он, она, приземистый лохматый Леопардс и длинноногий британец. «Ценные специалисты», так сказать. — Не возражаете, если я присяду рядом с вами?

Он с отсутствующим видом кивнул на свободное кресло. Она уселась рядом и улыбнулась ему тепло и сочувственно.

— Вы, наверно, были очень близки со своим братом, Полковник? — спросила она, заставив его вынырнуть из одной пучины отчаяния и тут же нырнуть в другую. — Я понимаю, как вам сейчас тяжело. На вашем лице все написано.

Он утешал ее на встрече в Вашингтоне, и теперь она, в свою очередь, хочет утешить его. Из самых лучших побуждений, напомнил он себе, а потому надо быть с ней помягче.

— Я старший из трех братьев, — сказал он. — А теперь только я и остался. Это, наверно, ужаснее всего — я еще здесь, а они оба ушли.

— Ах, это, наверно, и в самом деле ужасно — пережить младших братьев. Они тоже были военными?

— Самый младший служил в военно-воздушных силах. Летчиком-испытателем. Разбился во время экспериментального полета, около десяти лет назад. А второй, Майк, тот, который только что… погиб, он всегда делал то, о чем никто в нашей семье даже не мечтал. Например, неделями путешествовал в одиночестве. Или, скажем, купил самолет и летал на нем по всей стране, куда ему вздумается, без определенной цели, просто получая удовольствие от полета и от того, что рядом никого нет. Или вот женился на этой странной женщине, Синди, и переехал к ней в Лос-Анджелес.

— Синди?

— Та самая, которая была в заложниках вместе с вами и добровольно решила остаться с чужеземцами. Это жена Майка. Моя невестка.

Маргарет прикрыла ладонью рот.

— Ох, а я рассказывала о ней такие ужасные вещи! Мне очень жаль, поверьте, очень!

Полковник улыбнулся. На совещании он обратил внимание на то, что у нее был небольшой «вербальный заскок», присущий обычно детям и подросткам, — раздражающая манера едва ли не в каждое предложение вставлять слова-паразиты, такие как «вроде того» и «знаете ли». Может быть, сильно волнуясь и нервничая перед лицом всех этих грозных высокопоставленных начальников, она почувствовала себя маленькой девочкой и непроизвольно использовала соответствующие обороты речи. Однако сейчас, в простом человеческом общении один на один, она снова заговорила как взрослая женщина. Может быть, подумал Полковник, она вовсе не такая уж глупая, какой показалась.

— Мне она никогда не нравилась, по правде говоря, — сказал он. — Не мой тип человека. Для меня в ней было слишком много от… богемы. Понимаете, что я имею в виду? Слишком необузданная. Я обыкновенный человек, прямолинейный, консервативный, старомодный, скучный, — что в значительной, хотя, как он надеялся, не в полной мере соответствовало действительности. — Конечно, такими нас делает военная служба, но лично я готов поспорить, что и родился таким.

— А Майк нет?

— Он всегда выделялся среди нас. В нашей в семье мужчины всегда были военными, и все мы выросли типичными военными, какой бы смысл ни вкладывать в эти слова. А в Майке с самого раннего детства чувствовалось что-то еще.

Он на мгновение закрыл глаза, и воспоминания о странностях Майка затопили сознание. Феноменальная неаккуратность Майка, его внезапные вспышки ярости, ни на чем не основанные взгляды, которые он тем не менее считал для себя догмой, склонность строить свою жизнь, подчиняясь не совсем понятным даже ему самому прихотям. Таинственное в своей необъяснимости ощущение внутренней пустоты и леденящее чувство неудовлетворенности. И в особенности пламенная любовь к Синди со всеми ее бусами и сандалиями.

— Он был совсем другим. Я во всех отношениях был сыном своего отца — этакий маленький солдатик, которому предначертано со временем стать солдатом настоящим. И Ли — это младший — тоже был послушным пареньком, делал что ему говорили и никогда не спрашивал, зачем и почему это нужно. Но Майк… Майк…

— Шел своим собственным путем, да?