Избранные произведения. I том

Вскоре выяснилось, что Мэри Канари такая же женщина, какой Саммо Боррачо мексиканец. Энди побеседовал с «ней» по электронной связи, и они договорились встретиться в Беверли-Хиллз на пересечении бульвара Санта-Моника и улицы Вильшир. Там он обнаружил темноволосого мужчину с жирной кожей, лет около сорока, почти такого же высокого, как он сам, в голубой бейсбольной кепке, повернутой задом наперед. Именно по этой повернутой задом наперед кепке Энди и должен был опознать того, кто поджидал его.

— Мне известно, кто ты, — без обиняков заявил Мэри Канари. Голос у него был глубокий и жесткий; голос гангстера из старых фильмов. — Хочу, чтобы ты отдавал себе в этом отчет. Если ты причинишь нам беспокойство, тебя отправят назад, на твое уютное семейное ранчо, угнездившееся позади Санта-Барбары.

— Я из Сан-Франциско, не из Санта-Барбары.

— Ну конечно. Сан-Франциско, пусть будет так. Только мне хотелось бы, чтобы ты не забывал: я знаю всю правду о тебе.

Существовала официально созданная гильдия отмазчиков, и, похоже, Мэри Канари был одним из ее лидеров. Энди, за которого поручился Саммо Боррачо и который сам по себе был известен в широких кругах этой организации, встретили совсем неплохо. Мэри Канари отвел ему территорию, с севера ограниченную бульваром Беверли, с юга бульваром Олимпик, с запада бульваром Креншов и с востока Норманди-авеню. Изрядный кусок, хотя Энди подозревал, что не самый прибыльный.

В пределах этой территории он мог брать столько заказов, сколько хватит сил. Организация обязывалась ознакомить его со всеми ноу-хау, необходимыми для осуществления основных операций отмазчиков, и в дальнейшем предоставить самому себе. Он, в свою очередь, должен был выплачивать ей комиссионные в размере тридцати процентов своего нехилого заработка на протяжении первого года работы и пятнадцать процентов в последующие годы. До конца своих дней, сказал Мэри Канари.

— Не пытайся надуть нас, — предостерег он Энди. — Мне известно, насколько ты силен, поверь мне. Но наши парни тоже не дураки, и единственное, чего мы никогда не потерпим, это если хакер попытается утаить часть своего дохода. Играй по правилам, плати как положено, вот тебе мой самый искренний совет.

И он наградил Энди долгим, внимательным взглядом, как будто говоря: «Нам очень хорошо известно, что ты за хакер, мистер Энди Геннет, и потому мы не спустим с тебя глаз. Так что лучше не причиняй нам беспокойства».

Энди и не собирался причинять кому-либо беспокойство. Пока, во всяком случае.

Как-то холодным ветреным зимним днем, спустя три недели после исчезновения Энди, когда ранчо сотрясал свирепый завывающий шторм, зародившийся на Аляске и промчавшийся по всему западному побережью в сторону Мехико, за час до рассвета Кассандра без стука вошла в аскетическую, почти монашескую маленькую спальню, где после смерти жены ночевал Энсон Кармайкл.

— Пойдем со мной, — сказала она ему. — Твой отец уходит.

Энсон проснулся мгновенно. На него нахлынула волна удивления и отчасти злости.

— Ты говорила, что с ним все в порядке! — обвиняющим тоном произнес он.

— Выходит, я ошибалась.

Они торопливо зашагали по коридорам. Ветер за стенами усилился до штормового, окна сотрясались от бьющего в них града.

Рон сидел в своей постели и, казалось, все еще был в сознании, но Энсон сразу же заметил роковые изменения, произошедшие за последние двенадцать часов. Впечатление было такое, будто лицевые мышцы отца внезапно потеряли свою упругость. Сейчас его лицо выглядело странно гладким и мягким, словно выгравированные на нем морщины исчезли за одну ночь. Взгляд был несфокусирован, и отец улыбался кривой улыбкой, затрагивающей лишь левый уголок рта. Руки апатично покоились поверх одеяла по обеим сторонам тела, и в этой позе было что-то сверхъестественное; он как будто позировал для своего надгробного памятника. Энсон не мог отделаться от отчетливого ощущения, что перед ним человек, балансирующий между мирами.

— Энсон? — слабым голосом окликнул его Рон.

— Я здесь, па.

Его собственный голос звучал неуместно спокойно. Но чего от меня ждут, подумал Энсон? Чтобы я причитал и плакал? Рвал на себе волосы и одежду?

Отец издал звук, отдаленно напоминающий смех.

— Забавно, — очень тихо сказал он. Энсону пришлось напрячься, чтобы расслышать. — Я вел скверную жизнь, и мне казалось, что я буду жить вечно. Я и в самом деле большой грешник. Только хорошие люди умирают молодыми.

— Ты не умираешь, па.

— Умираю. До колен я уже мертв, и смерть чертовски быстро распространяется вверх. Я удивлен, да, но что поделаешь? Когда время приходит — оно приходит. Не нужно обманывать себя, мальчик, — Пауза. — Послушай меня, Энсон. Теперь все ложится на тебя. Ты Кармайкл этого часа. Этой эпохи. Новый Полковник, вот кто ты такой. И именно ты в конце концов завершишь начатое дело, разве не так? — Снова пауза. Нахмуренные брови. Казалось, он уже отчасти был не здесь. — Потому что… Пришельцы… Пришельцы… я пытался, Энс… я черт знает как пытался…

Энсон широко распахнул глаза. Рон никогда не называл его «Энсом». К кому он обращался?

— Пришельцы…