Избранные произведения. I том

Они перетянули кровеносные сосуды. Они обнажили шелковисто-серую мозговую ткань. Вот тут живет Чосер. Тут — Пирс Плаумэн. Здесь агрессивность. Мстительность. Чувственность. Бескорыстие. Вера. Вот в этом блестящем бугорке живут Пруст, Хемингуэй, Моцарт, Бетховен. Тут — Рембрандт.

«Смотри, смотри! Вот кровь Христа по небесам струится»[10].

Он знал, что с минуты на минуту его начнут оперировать; что Малкондотто пал жертвой загадочных манипуляций Тварей, и что Пролиссе, освежеванный и нарезанный кубиками, упокоился вечным сном. «Свой бег остановите, сферы неба, чтобы время прекратилось, чтоб вовек не наступила полночь роковая![11]» Полночь наступила. В мозг Берриса зарылись покрытые слизью ножи. Он был уверен, что ничего не должен почувствовать, и все равно боялся боли. Его единственное тело, его незаменимый облик. За что? Он явился к Тварям с миром, невинный, аки агнец.

Когда-то, еще маленьким мальчиком, играя на деткой площадке, он чем-то порезал ногу — глубоко, до крови; края пореза широко разошлись, обнажив ярко-красное мясо. Рана, отчетливо помнил он мелькнувшую тогда в голове мысль; я получил рану. Кровь лилась ручьем. Рану залечили — конечно, не так быстро, как это сделали бы сейчас; но тогда, наблюдая за тем, как накладывают швы, он размышлял об изменении, что происходит у него на глазах. Никогда больше нога его не будет такой, как прежде; на ней останется напоминание — шрам. Помнится, в двенадцать лет мысль эта тронула его до глубины души: подумать только, такое фундаментальное изменение, и не на где-нибудь, а на собственном теле! Такое вечное! Именно об этом вспоминал он в бесконечно растянувшиеся последние мгновения, перед тем как Твари принялись за него. «Громады гор, скорей, скорей обрушьтесь и скройте вы меня от гнева божья! Нет, нет! Мне лучше в землю ринуться стремглав! Земля, разверзнись![12]»

Тщетный призыв.

«Нет, меня не примет![13]»

Закрутились бесшумные лезвия. Участок мозговой ткани, отвечающий за вестибулярный аппарат — отсечен. Базальный ганглий. Извилины и борозды. Бронхи с хрящевыми кольцами. Эти удивительные альвеолы. Надгортанник. Отводящие сосуды. Лимфатические сосуды. Дендриты и нейриты. Докторам было любопытно: как работает этот диковинный организм? Из чего состоит?

Они размотали каждый нерв по отдельности, пока весь одурманенный эфиром Миннер Беррис не развернулся перед ними на столе, от минус бесконечности до плюс бесконечности. Интересно, в тот момент его следовало считать живым, или как? Пучки нервов, горы потрохов. «Тело, в воздух превратись, иль в ад тебя утащит Люцифер! Душа моя, стань каплями дождя и в океан пади, будь там незримой![14]»

Потом они терпеливо собрали его из разрозненных кусков. Восстановили по памяти, иногда внося усовершенствования, когда такое приходило в голову. И наконец — наверняка чрезвычайно гордясь этим — они, манипулиане, вернули его Земле.

«И не являйся больше, Люцифер![15]»

— Обратись к Аудаду, — посоветовал призрак.

К Аудаду?

Глава 7

«А ВОТ И СМЕРТЬ — МЕНЯ ЗА УХО ТАЩИТ»

В комнате стояла вонь. Жуткая вонь. Неужели он никогда не проветривает, подивился Аудад и торопливо ввел себе обонятельный депрессант. На мозге это не скажется никак — сейчас Аудаду как никогда необходимо ничем не замутненное сознание, просто обоняние временно отнимется.

Вонь там или не вонь, но ему фантастически повезло, что его вообще согласились впустить. Этой редкой привилегии он добился упорным обхаживанием.

— И вы можете без нервной дрожи смотреть на меня? — спросил Беррис.

— Запросто. Честно говоря, даже восхищаюсь вами. А вы что, думали, ваш вид обязательно внушит мне отвращение?

— Большинству обычно внушает.

— В большинстве своем люди — просто болваны, — горячо произнес Аудад.

Естественно, он не собирался признаваться в том, что ведет наблюдение за Беррисом уже много недель — достаточно долго, чтобы привыкнуть к некоторым странностям внешнего облика. Да, странный — это самое подходящее для него слово; в чем-то, конечно, отталкивающий… но в чем-то уже и привычный. Конечно, Аудад еще не дорос до того, чтобы самому согласиться на пластическую операцию в манипулианском салоне красоты, но таким шокирующим, как поначалу, уродство Берриса ему уже не казалось.

— Вы говорите, что можете помочь мне? — спросил Беррис.

— Мне кажется да.

— В том случае, если мне нужна помощь.

— По-моему, нужна.

— Не уверен, — пожал плечами Беррис. — Можно сказать, я начинаю привыкать к своему теперешнему облику. Не исключено, что через пару дней я уже начну выходить на улицу.

Аудад прекрасно понимал, что это неправда. Трудно сказать, кого из них Беррис пытался ввести в заблуждение. Но, как умело Беррис ни маскировал бы свою горечь, Аудад точно знал, что она подтачивает бывшего астронавта изнутри. Больше всего на свете Беррис хотел бы вернуться в нормальное человеческое тело.

— Я работаю на Дункана Чока, — произнес Аудад. — Слышали о таком?

— Нет.