Избранные произведения. I том

Пористость и другие физические свойства его кожи сильно отличались от человеческой. Аэрозоль может не закрепиться вообще. Или — кошмар, кошмар! — молекулярные цепочки могут начать медленно расцепляться, чтобы в один прекрасный момент ссыпаться к ногам невесомой красочной кучкой, и Беррис предстанет в чем мать родила перед толпой зевак в Галактическом Зале… Нет, не просто в чем мать родила, а во всей своей жуткой чужеродности. Ладно, придется рискнуть. Пускай себе пялятся. Пуская видят все. На мгновение ему вспомнилась Элиза Пролиссе: как она подносит руку к горлу, нажимает невидимую кнопку, и в мгновение ока черное платье исчезает, обнажая манящую белизну. Ненадежно. Ну и ладно. Беррис разделся, вставил банку в приемное гнездо виброустановки. И встал к жерлу воронки.

Вокруг него взвихрилась яркая молекулярная пыль.

Процедура облачения заняла каких-то пять минут. Оглядев себя в зеркале, Беррис остался доволен. Лона будет просто в восторге.

Он принялся ждать.

Прошел, наверное, целый час. Из ее комнаты не доносилось ни звука; наверняка она уже должна быть готова.

— Лона, — позвал Беррис, но никто не откликнулся.

Его пронизал внезапный панический страх. У девушки же склонность к самоубийству! Помпезное великолепие отеля вполне могло оказаться последней каплей. До земли добрая тысяч футов; на этот раз осечки может не быть. Ни в коем случае нельзя было оставлять ее одну! выругал себя Беррис.

— Лона!

Он вбежал к ней в комнату, и у него вырвался вздох облегчения. Она стояла нагишом спиной к двери перед распахнутыми створками гардероба. Узкие плечи, узкие бедра, совсем узенькая талия. Выступающий хребет напоминает подводную горную гряду, каждый позвонок отбрасывает отдельную четкую тень. Поджарый мальчишечий зад. Беррис снова выругал себя — на этот раз за неуклюжее вторжение.

— Я звал тебя, — произнес он. — Ты не отвечала, и я уже начал беспокоиться…

Она обернулась, и Беррис понял, что нарушение приличий волнует ее сейчас далеко не в первую очередь. Веки ее покраснели и набухли, по щекам текли слезы. Она подняла руку, прикрывая маленькую грудь, но жест был чисто символический и не мог ничего скрыть. Губы ее дрожали. Беррис ощутил сильное возбуждение и отстраненно подивился, почему вид столь худосочной наготы так действует на него. Потому, решил он, что преодолен последний остававшийся между ними барьер, даже не преодолен, а напрочь сметен с пути.

— Миннер, мне так стыдно. Я стою тут уже полчаса!

— И в чем дело?

— Мне нечего одеть!

Он подошел поближе. Она отступила на шаг, продолжая прикрывать грудь. Беррис заглянул в гардероб. На полках выстроились десятки баночек аэрозолей. Пятьдесят. Сто.

— Ну?

— Не могу же я надеть это!

Он вытащил наугад банку. Судя по рисунку на этикетке, это было платье, изысканно-элегантное в своей простоте, сотканное из ночи и тумана.

— Почему?

— Мне нужно что-нибудь попроще. Здесь нет ничего попроще?

— Попроще? Для Галактического Зала?

— Миннер, мне страшно.

И правда, всю ее покрывала гусиная кожа.

— Иногда ты такой ребенок! — вырвалось у Берриса.

Слова глубоко ранили ее. Лона отпрянула, в уголках глаз ее показались крупные слезы. Слова давно отзвучали, а ощущение несправедливой обиды осталось висеть в воздухе, как взбаламученный ил в речной воде.

— Если я ребенок, — хрипло произнесла она, — что мне тогда делать в Галактическом Зале?

Обнять ее? Утешить? Беррис явственно ощутил, как его бросает из одного водоворота неуверенности в другой.

— Лона, пожалуйста, только без глупостей, — произнес он, изобразив голосом что-то среднее между отеческим гневом и фальшивой заботливостью. — Ты теперь важная персона. Сегодня вечером миллиарды увидят тебя на своих экранах и будут говорить: какая красавица, как ей повезло. Надень что-нибудь, во что было бы не стыдно нарядиться самой Клеопатре. А потом скажи себе, что ты Клеопатра.

— Разве я похожа на Клеопатру?

Он смерил ее медленным взглядом. Именно этого, похоже, она и добивалась. Да, вынужден был мысленно признать он, до Элизиных роскошных форм ей далеко. (Именно это признание, скорее всего, она и хотела вырвать у него.) Но что-то по-своему привлекательное в ее изящной фигурке было. Даже… женственное. В ней проглядывала то озорная школьница, то престарелая невротичка.

— Надень любое, — произнес Беррис. — Вот увидишь, ты быстро привыкнешь… — из глубины памяти выплыл высокопарный оборот, — …расцветешь, как роза. Расслабься. Смотри, какой дурацкий костюм я нацепил, и мне кажется, что все это потешно донельзя. Тебе надо найти что-нибудь столь же бредовое. Давай, одевайся.

— У меня проблема. Мне никак не выбрать.