— Ваши сведения бесценны! — Нед мысленно возблагодарил Бога за то, что Херонима Руис страстно ненавидит католическую церковь, некогда замучившую пытками ее отца. Ему вдруг пришло в голову, что в какой-то степени их побуждения схожи: сам он возненавидел деспотическую церковь после того, как его семья пала жертвой епископа Джулиуса и его присных. Всякий раз, когда решимость противиться этому деспотизму в нем ослабевала, он напоминал себе о том, как церковники украли у его матери все, чего она добивалась на протяжении жизни, превратив сильную и умную женщину в безвольную старуху, для которой смерть стала благословенным избавлением от тягот. Боль воспоминаний бередила старую рану — и заново укрепляла решимость Неда.
Он искоса посмотрел на Херониму. Вблизи стали заметны морщинки на ее лице, а под чувственным обликом угадывался горький цинизм. Любовницей Ромеро она стала в восемнадцать лет — и сумела сохранить расположение кардинала до сего дня, но это явно обошлось ей недешево.
— Спасибо, — поблагодарил Нед от всего сердца. Пора было уходить, но ему нужно было спросить кое-что еще. — У герцога де Гиза есть соратники в Англии?
— Несомненно.
— Вы знаете, кто они?
— Нет. Я ведь собираю слухи по крупинкам, не более того. Прямых вопросов не задаю. Если начну расспрашивать, сразу попаду под подозрение.
— Понимаю.
— От Барни что-нибудь слышно? — Нед различил в голосе испанки сожаление о несбывшемся.
— Он вечно в море. Так и не женился. Зато завел сына. Мальчишке уже девятнадцать.
— Девятнадцать, — зачарованно повторила Херонима. — Как бежит время!
— Сына зовут Альфо. Похоже, от отца он унаследовал дар делать деньги.
— Умный мальчик. Все Уилларды такие?
— Ну, не мне судить.
— Передавайте Барни мою любовь.
— Если позволите…
— Скорее! Ромеро идет сюда.
Неду требовался постоянный и надежный способ связи с Херонимой. Он торопливо заговорил, размышляя вслух:
— Когда вернетесь к Мадрид, к вам в дом придет человек. Захочет продать притирку для молодости кожи. Наверняка это можно будет устроить, ведь в Испании хватает английских купцов.
Херонима грустно усмехнулась.
— Да, в моем возрасте такие притирки ой как нужны.
— Все, что вы ему скажете, передадут мне в Лондон.
— Хорошо. — Она отвернулась от Неда и лучезарно улыбнулась кардиналу, намеренно выпятив грудь. Ромеро увлек ее за собой. Глядя им вслед — Херонима шагала, вызывающе поводя задом, — Нед подумал, что пара выглядит грустно: молодящаяся любовница использует все известные уловки, чтобы сохранить привязанность развратного толстобрюхого старого церковника…
Порой Неду казалось, что мир вокруг сходит с ума.
Болезнь Одетты восхитила Пьера даже сильнее, чем подготовка к вторжению в Англию.
Одетта оставалась единственным препятствием на его пути к величию. Он сделался главным советником герцога, его слушали и ему доверяли, как никогда раньше. Он жил в покоях дворца на улице Вьей-дю-Тампль, вместе с Одеттой, Алэном и их давнишней служанкой Нат. Ему отдали во владение крохотную деревушку в Шампани, благодаря чему он теперь звался сьером де Менилем и считался дворянином, пусть и не знатным. Скорее всего, герцог Анри никогда не сделает его графом, зато у французских аристократов есть отвоеванное право назначать людей на важные церковные должности без согласования с Римом, а значит, Пьер Оман по воле герцога может стать настоятелем какого-либо монастыря или даже епископом. Осталось лишь избавиться от жены…
Глядишь, Одетта все-таки умрет. Надежда, порожденная этой мыслью, пронзила сердце острой болью. Он освободится от этого бремени, станет заседать в советах власть предержащих, а подняться сможет настолько высоко, насколько хватит сил.
Хворь Одетты проявлялась в боли в животе после еды, кровавом поносе и общей усталости. Она всегда была женщиной дебелой, если не сказать толстой, но теперь исхудала — возможно, потому, что ела очень мало. Амбруаз Парэ заявил, что у нее внутренняя лихорадка и сухой жар, и посоветовал пить побольше слабого пива и разбавленного водой вина.
Пьер страшно боялся, что жена поправится.
К несчастью, Алэн искренне заботился о матери и ухаживал за нею. Он забросил свои занятия в университете и редко отходил от постели Одетты. Сам Пьер презирал пасынка, но к нему на удивление тепло относилась дворцовая прислуга: все ему сочувствовали из-за болезни матери. В итоге слуги доставляли еду прямо в их покои, а ночевал Алэн на полу материнской спальни.
Когда появлялась такая возможность, Пьер давал Одетте все, чего настоятельно советовал избегать Амбруаз Парэ: бренди и крепкое вино, пряности, соленую пищу. От этого у нее начинались то судороги, то головная боль, а изо рта отвратительно воняло. Если бы ему доверили присматривать за Одеттой единолично, он бы уморил жену за несколько дней, но противный Алэн не думал оставлять мать надолго.
Потом Одетте стало лучше, и Пьер впал в отчаяние: епископский посох на глазах таял в воздухе.