Избранные произведения. I том

Она переглотнула сухим горлом и скользнула в лаз. Песок, уплотненный электрическим полем, сухо поскрипывал под руками. Пауль нагнулся в лаз, подал руку. Теперь она стояла рядом с сыном на гладком пятачке озаренной звездным светом Пустыни. Оглядевшись, Джессика увидела, что песок почти до краев наполнил впадину — лишь верхушки скал выступали над его ровной поверхностью. Напрягая свое тренированное восприятие, она вслушивалась в окружающую тьму.

Топоток и писк каких-то мелких зверушек.

Хлопанье крыльев, крик.

Шорох сыплющегося песка, движение…

Это Пауль сложил диститент и вытянул его из песка.

Звезды давали ровно столько света, чтобы наполнить угрозой каждую тень. Джессика нервно покосилась на окружавшие их сгустки мрака.

«Темнота — это слепое напоминание о давно ушедших временах, — подумалось Джессике. — Вслушиваясь в нее, мы инстинктивно страшимся услышать вой стаи, охотившейся некогда за нашими предками — так давно, что лишь в самых примитивных наших клетках сохранилась память об этом вое. Во тьме видят уши, видят ноздри…»

Пауль приблизился, проговорил:

— Дункан сказал, что, если его схватят, он сумеет продержаться… примерно до этого времени. Не дольше. Надо уходить.

Он вскинул на плечи укладку, поднялся на низкую теперь скалистую кромку укрывшей их каменной чаши, перешел на склон, обращенный в открытую Пустыню.

Джессика механически следовала за ним — про себя она отметила, что теперь уже она следует за сыном…

«Вот, тяжелее горе мое всего песка морского, — звучало в ее голове. — Этот мир опустошил меня, отняв все, кроме одной, древнейшей цели — заботы о будущей жизни. Теперь я живу лишь для моего юного герцога и для еще не рожденной дочери…»

Она поднялась к Паулю, чувствуя, как осыпается под ногами песок — словно хватает за ноги.

Пауль глядел на север, туда, где за скалистыми грядами вставала далекая каменная стена.

Она напоминала древний линкор в звездном ореоле. Невидимая волна возносила длинный стремительный корпус, увенчанный бумерангами антенн, отогнутыми назад трубами, П-образной кормовой надстройки.

Над силуэтом взметнулось оранжевое пламя. С неба вниз в это пламя ударила ослепительная пурпурная черта.

И еще одна!

И вновь оранжевый сполох бьет вверх!

Это было — словно там, вдали, шло морское сражение древних времен, словно артиллерийская канонада — и эта ужасающая картина заставила их замереть.

— Огненные столбы, — прошептал Пауль.

Над далекими скалами поднялась гирлянда красных огней. Пурпурные штрихи рассекли небо.

— Это выхлопы реактивных турбин и лучеметы, — сказала Джессика.

Первая луна, красноватая из-за висящей в воздухе пыли, встала над горизонтом слева от них. Там еще виднелся хвост бури — пустыня словно кипела тучами песка.

— Похоже, это харконненские топтеры выслеживают нас с воздуха, — озабоченно проговорил Пауль. — Видишь, как они прочесывают пустыню — хотят быть уверенными, что выжгли все, что там есть. Так вытаптывают гнездо каких-нибудь ядовитых насекомых…

— Гнездо Атрейдесов, — пробормотала Джессика.

— Надо найти укрытие, — сказал Пауль. — Пойдем на север, придерживаясь скал. Если они поймают нас на открытом месте… — Он отвернулся, подгоняя лямки рюкзака. — Они бьют по всему, что движется.

Он сделал шаг по склону — и услышал шелест скользящего в воздухе орнитоптера, увидел темные силуэты машин над ними.

Глава 2

Отец сказал мне однажды, что уважение к истине лежит в основе всех почти систем морали. «Ничто не возникает из ничего», — сказал он. Глубокая мысль — если только понимать, сколь изменчивой может быть «истина».

Принцесса Ирулан. «Беседы с Муад'Дибом»

— Я всегда гордился тем, что вижу вещи такими, каковы они есть, — сказал Суфир Хават. — Это — проклятие всякого ментата. Невозможно не просчитывать поступающую информацию, невозможно остановиться.

В предрассветном сумраке можно было видеть, как сосредоточенно старое обветренное лицо. Губы в пятнах от сафо сжаты в узкую прямую линию, от них пролегли тяжелые складки.

На песке, напротив Хавата, безмолвно сидел на корточках человек в свободном длинном одеянии. Слова старого ментата его явно не тронули.

Оба они сидели под скалой, козырьком нависавшей над широкой и неглубокой впадиной. Рассвет уже окрасил иззубренные верхушки скал в розовый цвет. Под козырьком было холодно — здесь задержался отставший от уходящей ночи сухой, пронизывающий холодок. Перед самым рассветом дул теплый ветерок, но сейчас вновь похолодало. Хават слышал, как стучат зубами немногочисленные уцелевшие солдаты.

Человек напротив Хавата был фримен. Он пришел к Хавату чуть только забрезжил «ложный рассвет». Он скользил, словно едва касаясь песка, сливаясь с дюнами. За его движениями, скрытыми полумраком и развевающимся одеянием, невозможно было уследить.