Избранные произведения. I том. Галактическая история

Хироко провела его в дальнюю комнату, и, повинуясь её приглашению, Тревайз уселся в мягкое кресло. В маленькой полутемной комнате он ощущал что-то вроде приступа клаустрофобии, но, видимо, дом их и предназначался только для уединения и отдыха. Окна были невелики и располагались почти под потолком, но по стенам были выложены узоры из тусклых зеркальных полосок, отражающих падающий на них свет в разные стороны. Из щелей в полу тянуло холодком. Признаков искусственного освещения Тревайз не нашёл и задался вопросом, не встают ли альфиане с рассветом и не ложатся ли с закатом?

Вопрос уже готов был сорваться с его губ, но Хироко опередила его:

— Госпожа Блисс — твоя женщина?

Тревайз осторожно переспросил:

— Ты хотела узнать, не является ли она моей сексуальной партнершей?

— Умоляю тебя, соблюдай приличия ведения вежливой беседы, — покраснела Хироко. — Я действительно имела в виду телесные радости.

— Нет. Она женщина моего ученого друга.

— Но ведь ты моложе и более хорош собой.

— Ну, спасибо за комплимент, однако Блисс так не думает. Ей нравится доктор Пелорат, и гораздо сильнее, чем я.

— Это очень удивляет меня. А он не готов поделиться с тобой?

— Я не спрашивал, но уверен, что он делиться не пожелает. Впрочем, я и не стремлюсь к этому.

— Тебя можно понять, — рассудительно кивнула Хироко. — У неё слишком фундаментальная…

— Что-что фундаментальное?

— Ты понимаешь. Вот это, — и Хироко грациозно шлёпнула себя пониже спины.

— Ах это! Теперь я понял. Да, Блисс щедро наделена тем, что называется бедрами. — Он изобразил руками нечто округлое и подмигнул. Хироко рассмеялась. — Тем не менее многие мужчины находят великолепной подобную округлость фигуры.

— Не могу поверить в это. Наверное, это извращение — желать того, что превосходит некий приятный средний уровень. Разве ты стал бы лучшего мнения обо мне, если бы мои груди были массивными, с отвисшими сосками? Я сама, по правде говоря, видела таких женщин, хотя и не замечала, чтобы мужчины толпились вокруг них. Несчастная женщина, которую так покарала судьба, поистине должна прикрывать своё уродство — как это делает госпожа Блисс.

— Такая гипертрофированность меня тоже не привлекает, хотя я уверен, что Блисс прикрывает грудь вовсе не из-за того, что она у неё некрасива.

— Следовательно, ты не испытываешь отвращения, глядя на меня?

— Я не безумец. Ты прелестна.

— А что ты делал для своего удовольствия на этом корабле, когда летал от одной планеты к другой, — ведь госпожа Блисс отказывала тебе?

— Ничего, Хироко. С этим ничего не поделаешь. Я время от времени думал об удовольствиях, и в этом были свои неудобства, но все, летающие в космосе, хорошо знают: бывают времена, когда приходится обходиться без этого. Страсти можно предаться по возвращении.

— А если воздержание мучительно, как можно всё исправить?

— Я чувствую гораздо большее мучение оттого, что ты затронула эту тему. Не думаю, что это вежливо — интересоваться тем, как можно исправить подобное.

— Будет ли неучтиво с моей стороны сделать предложение?

— Это будет зависеть исключительно от того, что это будет за предложение.

— Я хочу предложить, чтобы мы получили удовольствие друг от друга.

— Ты привела меня сюда для этого, Хироко?

— Да! — призналась Хироко с довольной улыбкой. — Это одновременно и мой долг вежливости как хозяйки, и моё искреннее желание.

— В таком случае, я готов признать, что это также и моё желание. В самом деле, я очень благодарен тебе за это. Я… как это… стражду доставить тебе удовольствие.

Глава 18

МУЗЫКАЛЬНЫЙ ПРАЗДНИК

Обед был подан в том же самом помещении, где они завтракали. Теперь тут было полно альфиан, и среди них Тревайз и Пелорат, которых угощали напропалую. Блисс и Фаллом ели отдельно, более или менее уединённо, в маленькой пристройке.

На столе стояли блюда с разной рыбой, супницы с бульоном, в котором плавало нечто напоминающее кусочки вареной молодой козлятины. Лежали нарезанные караваи хлеба, масло и джем. Салаты подали потом, а вот на десерт не было ничего, хотя фруктовые соки гуляли по столам в казавшихся бездонными кувшинах. Оба гражданина Академии ели мало, поскольку не так давно сытно позавтракали, а остальные уплетали обед за обе щеки.

— Как они только ухитряются не толстеть? — удивленно шепнул Пелорат.

— Наверное, трудятся в поте лица, — пожал плечами Тревайз.

Никто явно не заботился о соблюдении строгого этикета. В трапезной было шумно, то и дело слышались смех, стук о столы толстых, очевидно, небьющихся чашек. Женщины вели себя столь же шумно, как мужчины, только голоса у них были пописклявее.

Пелорат поморщился, но Тревайз (временно, по крайней мере), избавленный от того неудобства, о котором беседовал с Хироко, чувствовал себя прекрасно и благодушествовал.

— Честное слово, — сказал он, — такая жизнь имеет свои прелести. Вот люди, которые радуются жизни и у которых совсем мало забот. Погода стоит такая, какую они пожелают, еда обильна и вкусна. У них поистине золотой век, который просто не прекращается.

Тревайз почти кричал, чтобы его было слышно, Пелорат прокричал в ответ:

— Да… Только уж очень шумно.