Избранные произведения. II том

Я встретил человека из живого камня, глаза которого вовсе не светятся, той ночью, когда мои мать и сестра покончили жизнь самоубийством. Не станем вдаваться в детали. Это все следует отринуть. Смерть неизбежна. Моя мать, учительница, и моя сестра, которая мечтала стать певицей, покончили с собой. Мой отец, который работал электриком, когда вообще удосуживался работать, допился до смерти через год.

Так устроен мир, и это надо сбросить, как старую кожу, отвергнуть и забыть.

Той ночью, наслаждаясь холодом и опасностью — была зима, и на земле лежал снег, — я вышел на задний двор, совершенно обнаженный. К тому времени я уже понимал, что, если хочешь полностью раствориться в темноте, нужно быть полностью беззащитным, вот почему девственниц всегда приносят в жертву обнаженными.

Каменный человек, которого я прежде встречал лишь во сне, ждал меня. Он взял меня за руку. Его ладонь была жесткой и холодной, как живой камень, и в то же время странно, неизъяснимо легкой, словно не вполне материальной.

Он повел меня дальше в темноту, не обращая внимания на мою наготу, потому что человеческое тело тоже нужно отбросить в темноте, и оно не представляло для него интереса. Если мы хотим достичь нужного места в водовороте темноты за пределами звезд, мысленно пояснил он, мы должны обратиться в nihil, в ничто.

У него не было имени. Совсем еще ребенок, я придумал для него множество имен: мистер Замогильник, мистер Полуночник, мистер Смертоход, но имена тоже нужно отбросить.

Помню, как открыл заднюю калитку, но дальше мы, наверное, шли отнюдь не по знакомым местам и уж точно не по задним дворам и улицам пригорода между редкими фонарями — странный темный человек и голый бледный мальчик, вид которых наверняка напугал бы водителя, попади они в свет фар случайной машины.

Не знаю, оставляли мы следы на снегу или нет. Знаю лишь, что мы поднялись в какое-то темное место под яркими звездами и устроились на краю опасного обрыва, так что стоило чуть оступиться, не говоря уже о том, чтобы нарочно прыгнуть, и мы бы навеки погрузились в черные глубины бесконечности.

Сущности собрались вокруг нас. Я чувствовал, как их крылья касаются моих голых плеч и спины, словно ветер.

И тогда человек, который ждал меня все это время, который привел меня сюда, научил меня говорить на языке темных миров. Возможно, он начал с нескольких слогов — чего-то вроде «вау-ау-ау», — но то был вой на тонкой и высокой ноте, подобного которому не способно исторгнуть человеческое горло, бьющий по ушам сигнал, способный пронзить межзвездную пустоту и вырваться за просторы вселенной в великий черный водоворот в средоточии Бытия. Он оглушал. Он заполнял собою все, перекрывал все. У меня лопнули барабанные перепонки? Кровь сочилась из моих ушей? Тело нужно было отринуть, и на мгновение мне это как будто удалось, ибо в некоем видении мой спутник подхватил меня и мы понеслись сквозь бесчисленные миры в окружении воющих темных ангелов, пока не приземлились на промерзшей равнине под двумя черными солнцами, где преклонили колени в знак смирения и издали невероятный пронзительный вой пред идолом высотой в несколько миль, который формой был подобен человеку, но никогда им не был. И идол разомкнул свои каменные челюсти, чтобы присоединиться к нашей песне. Он выпевал без слов тайное имя первозданного хаоса, который ворочается в сердце черного водоворота, неназываемое имя, которое не способен выговорить человеческий язык и не способны услышать человеческие уши ни с целыми, ни с лопнувшими барабанными перепонками.

С тех пор прошло тридцать лет, зачем-то говорю я. Немало воды утекло.

Времени не существует, говорит каменный человек.

Он и вправду ничуть не изменился. Если он и живет, то не стареет.

Так ты готов?

Да. Я сделал нечто ужасное.

Каким-то образом я нашел дорогу домой. Должно быть, это было вскоре после возвращения отца с работы, потому что я застал его в нашей разгромленной гостиной. Он глядел на крупнокалиберный пистолет, который валялся на полу, и на забрызганные кровью и мозгами стены и мебель. Моя сестра лежала ничком на крыльце. Мать свернулась клубочком перед отцом, как будто уснула.

Он безудержно рыдал.