Избранные произведения. II том

Ведь на самом деле именно такие пустяковые отличия и подстегивают воображение. Как правило, осуждают мужей, бросающих жен ради секретарши на двадцать лет моложе, или жен, сбегающих к преподавателю йоги от примерных мужей, работающих в Сити. Однако же больше распространены интрижки совсем другого рода, и люди разводятся по иным причинам. Среди наших с Хелен знакомых — четыре супружеские пары, отношения которых зашли в тупик кризиса среднего возраста, и все как на подбор одинаковым образом. Двое мужчин и две женщины (в каждом случае на время) обменяли своего постоянного партнера на удивительно похожего человека. К примеру, мой старый приятель, Пол, девять месяцев крутил шуры-муры с женщиной, до такой степени похожей на его жену, что, встретившись один-единственный раз с его пассией, я не смог сдержать изумления (правда, через два месяца после этого у Пола хватило ума, поджав хвост, вернуться в семью, к Анджеле и детям). Да и сам Пол в тот вечер случайно назвал разлучницу именем жены, что, как вы понимаете, вызвало соответствующую реакцию.

Все это вполне объяснимо. Отличия отличиями, большие или маленькие, но, вероятно, именно мелкие отличия и становятся самыми привлекательными. По большей части люди не хотят (а скорее всего, и не могут) радикально переменить привычки, вкусы и склонности, выработанные за всю жизнь. Человек таков, каков он есть, и ему нравится то, что нравится. Поскольку партнер вряд ли способен время от времени менять свое тело на другое (что, разумеется, совершенно невозможно), выбор многих сводится к весьма похожим формам, в которые заключена слегка иная личность. Человек того же социального уровня и общего типа, но самую чуточку другой создает ощущение новизны, вызывает слегка необычные чувства у того, кто на какое-то время словно бы задремал в своем коконе.

Однако же к этим различиям быстро привыкаешь, новизна непривычных ощущений исчезает, в то время как любовь и тепло давних привязанностей никуда не денутся, а потому многие и возвращаются к тому, с чего начинали. Как правило, никто не бросает семью ради каких-то разбитных официанток и тому подобной сомнительной экзотики. Большинство вступает в связи с друзьями и коллегами, с людьми своего круга. Они ищут новизну не столько в окружающем мире, сколько в самих себе.

Почти час я провел в тихой, аккуратно прибранной кухне и по зрелом размышлении пришел к выводу, что и мне хотелось ненадолго ощутить себя другим. Я поднялся наверх, предупредил сына, что ухожу отправить письмо, и устремился в ночь.

Был десятый час вечера, уже стемнело. Погода стояла самая осенняя, а меня всегда радовало это время года. Наверное, это как-то связано с воспоминаниями о школьных или студенческих годах, когда палая листва служила своеобразным вестником восхождения на новую ступень жизни.

Я отправился не прямо к дому незнакомки, а пошел кружным путем, непринужденно шагая по пустынным ночным тротуарам, между фонарями, которые сеяли желтый свет.

Меня переполняло… нечто. Да, я чувствовал себя глуповато, но ощущал и некую вовлеченность. В данный момент я не редактировал чужие тексты. Не вез Оскара в школу или из школы. Не слушал рассказы Хелен о ее работе. Происходящее относилось только ко мне.

В конце концов я очутился на перекрестке с нужной мне улицей. Остановился и поглядел по сторонам, оценивая дорогу иначе, уже не просто как путь к кафе, где я покупал свой утренний кофе латте.

Улица оканчивалась — или прерывалась — воротами, не пропускавшими посторонние автомобили, поэтому вокруг было очень тихо. Если кто-то и мог сюда вдруг подкатить, то лишь обитатели соседних домов.

Я остановился на противоположной стороне улицы и посмотрел на дом, в котором жила незнакомка, ярдах в двадцати через дорогу. На втором этаже тускло светилось одинокое окно — наверняка спальня. Свет поярче горел в цокольном этаже, где, похоже, сосредоточилась жизнь.

Сердце у меня забилось часто и тяжело. Тело и разум словно бы внезапно осознали, что поведение хозяина изменилось, что сам он соскочил с наезженной колеи и занялся чем-то новым.

Я перешел улицу. Медленно зашагал по противоположному тротуару, мимо дома. Не останавливаясь, покосился вправо и книзу.

В цокольном этаже виднелось одинокое окно, сверху наполовину затянутое приспущенной шторкой. На ходу, за три-четыре секунды, я успел заметить лишь зеленый ковер на темных половицах и какую-то картину на стене. А вот людей — точнее сказать, ее — там не было.

Я направился дальше, дошел до ворот, перегородивших улицу, постоял там немного и тронулся в обратный путь.

На этот раз мне, ободренному отсутствием признаков жизни, удалось получше разглядеть картину с изображением какого-то рыбацкого селения на скалистом берегу. Даже на расстоянии был заметен грубоватый стиль исполнения, который явно свидетельствовал о том, что художник не стремился воплотить на холсте радости жизни на берегу. Во всяком случае, у меня не возникло желания провести отпуск в этом местечке.

Потом я снова прошел мимо дома.