Послышались шаги — кто-то спустился на первый этаж, звякнул браслет, снизу раздался голос — точь-в-точь Сарин:
— Пока.
— Пока, — прокричал в ответ Другой.
Грэм шагнул навстречу Саре и заглянул ей в глаза. Увидел там свое отражение. Но в остальном эти глаза были пусты.
ОЖИДАНИЕ В МОТЕЛЕ «ПЕРЕКРЕСТОК»
Уокер никогда не считал себя выдающимся человеком, но он знал, что, по крайней мере, тело ему досталось что надо. Если тело говорило ему не есть что-то, он так и поступал. Если говорило: «Не иди туда-то и туда-то», Уокера туда никакими коврижками было не заманить. Когда же оно, напротив, хотело оказаться в определенном месте, он позволял ему отвести себя туда. Уокер полагал, что подобным телом обязан отцу, которого он, впрочем, никогда не видел, но твердо знал, что тот был фигурой незаурядной, поскольку тело Уокера проявляло удивительные способности.
«Это в тебе говорит голос крови», — говаривала его мать практически в любой ситуации, когда требовалось принять важное решение. Постепенно Уокер понял, что это высказывание относится к тому знанию, которое он унаследовал от отца, которое несла в себе его кровь и которое подсказывало телу, как поступать. Его удивительному телу. Кровь Уокера никогда не подавала громкий голос — она нашептывала свои секреты так тихо, что он едва мог их услышать. Однако он чувствовал, как кровь толкает его в том или ином направлении. Именно следуя этому внутреннему компасу, они и оказались здесь.
Мотель был маленьким — всего один этаж, представляющий собой ряд одинаковых дверей и квадратных окошек вдоль внутренней стены здания в форме буквы «Г». Перед зданием располагалась пыльная парковка. Бассейна не было. Уокер слышал, что прежде здесь имелся бассейн, но из-за проблем с поддержанием должной чистоты воды владелец предпочел засыпать его песком. Теперь на этом запущенном прямоугольнике росло несколько кактусов и колючих кустарников, — впрочем, они явно чувствовали себя здесь неуютно.
Горничная, сморщенная старушка лет семидесяти пяти, не меньше, с первого же дня приезда Уокера прониклась к нему доверием и без устали повторяла: «Здесь с землей что-то не то, и вода тоже никогда не была хороша. Покудова вы здесь, покупайте воду в бутылках для вашей семьи, особливо для детишек». Но Уокер заставлял всех своих пить прямо из ржавых кранов, потому что именно этой воды требовало его тело. Его кровь.
Пожалуй, нигде за последние годы Уокер не чувствовал себя так комфортно, как в «Перекрестке». Он с удовольствием пил воду и вдыхал сухой воздух пустыни, позволяя ему наполнить легкие до отказа, пока не ощущал едва уловимый, но безошибочно узнаваемый запах упадка, который — он всегда это знал — витает в этой местности. По ночам он бродил босиком вокруг мотеля и наслаждался тем, как идущий от земли холод проникает глубоко-глубоко под кожу. Он бродил босиком вокруг мотеля и в самые жаркие дневные часы, хотя раскаленный песок так больно жалил подошвы, что из глаз в конце концов начинали течь слезы.
У Энджи вошло в привычку каждый день донимать его вопросами, сколько им еще придется торчать в «Перекрестке». Уокеру это надоело, и как-то он дал ей легкую пощечину. Ему на самом деле не хотелось этого делать (впрочем, нельзя сказать, чтобы ему не хотелось этого
В этом был весь Уокер — он мог принимать людей, а мог их отталкивать от себя. Энджи не являлась исключением. Тело подсказывало, когда наступало время заняться с ней сексом, и оно же говорило ему спрятать ее таблетки, чтобы можно было зачать ребенка. Самому Уокеру все, что касалось супружеских отношений и отцовства, было безразлично.
— Мы четверо останемся здесь, в «Перекрестке», до тех пор, пока мне не сообщат о новой работе. Я разослал резюме и теперь получаю хорошие отзывы.
Она ни разу даже не поинтересовалась, каким образом он мог «получать хорошие отзывы», торча в этой богом забытой дыре. Он никогда никому не звонил. Но Энджи и не думала расспросить его подробнее. Она была тупая как корова.