Избранные произведения. II том

Гомон и вздохи зазвучали с удвоенной силой, размышления вполголоса всего большого народа, а все взгляды сосредоточились на Короле. Магия развеялась, а может, наоборот, усилилась от тихого звука зажженной командором Ваймсом спички. Толстая сигара светилась, как маяк.

Ваймс улыбнулся и кивнул Королю, и Мокрист понял, что Ваймс, скорее всего, знал всегда, или, по крайней мере, с момента знаменитого приключения нескольколетней давности, когда он был послом на выборах Риса Низким Королем.

Толпа расступилась, пропуская Альбрехта Альбрехтсона, чтобы тот мог предстать перед Низким Королем, который приветствовал его традиционным столкновением шлемов.[420]

— Добро пожаловать, старый друг. Сожалею, что моё отсутствие причинно тебе… неудобства. Виновные заплатят за это, — громко сказал король, оглядев толпу. А потом, уже спокойно, он вновь обратился к Альбрехту: — Ты прибыл в подходящий момент. Я как раз на середине своего заявления.

— Я слышал, — сказал Альбрехтсон. — Что ты делаешь? Тебе не следует уходить в отставку.

— Отставку? — рассмеялся Низкий Король. — О, я так не думаю, друг мой. Вот увидишь.

Вновь повернувшись к толпе, Рис глубоко вздохнул.

— Для многих из вас, — заговорил он, — это будет ошеломительной новостью, но я женщина, как и ваши матери. Поэтому на самом деле я ваша Королева!

Вот опять. Знаменитый гномий судорожный вздох. Даже Альбрехтсон оказался поражен. Мокрист бросил взгляд на Аэрона и заметил, что кулак гнома лежит, о, так легко на рукояти меча. Башфуллссон стоял прямо за Альбрехтом, пристально наблюдая за ним. Ваймс осторожно положил тлеющую сигару на скальный выступ и напрягся. Будет интересно, подумал Мокрист.

— И если вы думаете, что Королева в качестве правителя хуже Короля, то не думаете ли вы, что ваши матери уступают вашим отцам? — Королева рассмеялась. — Я вижу, многие из вас в смущении. Это хорошо. Рано или поздно вы перестанете смущаться, но помните, что смущались.

Атмосфера в зале заметно изменилась.

— Я вижу, — продолжала Королева, — что в теплой груди есть истина, которой не может быть отказано, но мы, гномы, все отрицаем, строим маленькие мирки внутри большого мира. Стоило бы спросить, от чего мы убегаем, — не от себя ли самих. Да, мы гномы, но мы могли бы стать лучше наших предков, застрявших в своих норах.

Королева оглядела собравшихся гномов:

— Итак? Найдется ли гном-мужчина, который бросит мне вызов?

Взгляды обратились на Альбрехтсона, который выглядел задумчивым, но не двигался с места. Башфуллссон немного расслабился.

И вдруг Королева вскинула указующий перст:

— Подков Рудолом! Я всегда считала тебя уравновешенным гномом, у которого в голове все винтики на месте, пусть и с левой резьбой!

Мокрист почувствовал ликование тех, на кого не указывал палец, и страдания Подкова Рудолома, и задумался: голос Низкой Королевы действительно изменился, или он всегда был таким? Она не угрожала, но угроза висела в воздухе. Она держала их в руках, и пальцы уже сжимались. Гном попятился назад, когда указала на него и сказала:

— Где сейчас твои глубинники, Подков Рудолом?

В голосе подкова звучала паника:

— Не мои глубинники, моя Королева!

Это было возможно, потому что Аэрон передал Королеве толстую папку. Королева облизнула палец, пролистала несколько страниц, просмотрела их и сказала:

— Правда? Тогда, должно быть, меня неправильно проинформировали. — Она повернулась к остальным. — А если бы мне сказали неправду о вас?

Но собравшиеся смотрели на переворачивающиеся страницы, вытягивая шеи, стараясь увидеть, не было ли в списке их имен… Это было смешно. Они были у неё под каблуком.

— Не правда ли, странно, — сказала она, — когда дело пахнет жареным, они…… Если кто-то хочет поспорить, пусть встанет прямо передо мной!

Ропот прошел по пещере, гномы поворачивались друг к другу, традиционно бормоча, но когда Альбрехтсон заговорил, воцарилась тишина.

— Моя королева, мы, по счастью, живы, но нам есть чему поучиться. Я всегда считал себя знающим, истинным последователем путей Така, но события последних дней показали мне, как я ошибался. В моей маленькой темнице мои пути изменились, и я понял значение смирения. И я готов признать перед вами, что многие уроки мне преподали гоблины моего возраста, которых я с гордостью зову теперь друзьями.

Мокрист увидел, что старик гном плачет. Альбрехтсон поколебался, но потом воскликнул:

— Так храни Королеву! И я сражусь с каждым, кто скажет иначе!

О проклятье, подумал Мокрист. Сейчас начнется…

Но никто не ответил на вызов Альбрехтсона. Море лиц в зале выглядело одинаково изумленно, словно бы кто-то заявил, что золото, говоря честно, вовсе не представляет такого уж интереса.

Королева сердечно поблагодарила Альбрехтсона, приосанилась и заявила: