Избранные произведения. III том

— Попросить о чём? — поинтересовался Уайрман.

— Найти на чердаке одну корзинку. На фотографии, что висит на лестничной площадке, няня Мельда держит её в руках. — Элизабет с упрёком посмотрела на меня.

— Извините, — ответил я. — Я помню, вы мне об этом говорили, но я… я рисовал и…

— Я вас не виню. Мне следовало знать. Это её сила. Та сила, что завлекла вас сюда. — Она посмотрела на Уайрмана. — И тебя тоже.

— Элизабет, достаточно, — вмешался Хэдлок. — Я хочу отвезти вас в больницу и сделать кое-какие анализы. Поставить капельницу. Вам нужно отдохнуть…

— Очень скоро меня ждёт вечный отдых. — Она улыбнулась, продемонстрировав вставные челюсти. Её взгляд вернулся ко мне. — Эники-бэники ели вареники. Для неё это всё игра. Все наши печали. И она вновь проснулась. — Рука Элизабет, очень холодная, легла на моё предплечье. — Эдгар, она бодрствует!

— Кто? Элизабет, кто? Персе?

Элизабет забилась в кресле. Словно через неё пропустили электрический ток. Рука на моём предплечье напряглась. Коралловые ногти впились в кожу, оставив пять красных полукружий. Рот открылся, вновь показались зубы, только уже не в улыбке, а в оскале. Голова запрокинулась, и я услышал, как что-то хрустнуло.

— Придержите кресло, а не то оно перевернётся! — проревел Уайрман, но я не мог. У меня была только одна рука, и Элизабет вцепилась в неё мёртвой хваткой.

Хэдлок схватился за одну из ручек, и кресло завалилось не назад, а вбок, ударилось о стол Джимми Йошиды. Припадок набирал обороты, мисс Истлейк трясло, бросало взад-вперёд, как марионетку. Сеточка для волос сползла и теперь елозила по ним из стороны в сторону, сверкая под флуоресцентными лампами. Ноги дёргались, одна из красных туфелек свалилась. «Ангелы хотят носить мои красные туфли»,[830] — подумал я, и, словно в ответ на мои слова, кровь хлынула из носа и рта Элизабет.

— Держите её! — крикнул Хэдлок, и Уайрман бросился на ручки кресла, чтобы удержать в нём Элизабет.

«Это сделала она, — хладнокровно подумал я. — Персе. Кем бы они ни была».

— Я её держу! — отозвался Уайрман. — Ради Бога, вызовите «скорую»!

Хэдлок обежал стол, снял трубку, набрал номер.

— Твою мать! Длинный гудок!

Я выхватил у него трубку.

— Нужно набирать девятку для выхода в город, — сказал я и принялся сам нажимать кнопки, придерживая плечом трубку возле уха. Когда спокойный женский голос на другом конце провода спросил, что случилось, я смог всё объяснить. Но вот адрес не вспомнил. Забыл даже название галереи.

Я передал трубку Хэдлоку и вокруг стола направился к Уайрману.

— Господи Иисусе, — прошептал он. — Я знал, что нельзя нам привозить её сюда. Я знал… но она так настаивала.

— Она без сознания? — Я вглядывался в Элизабет, привалившуюся к спинке кресла. Её открытые глаза невидяще смотрели в какую-то точку в дальнем углу. — Элизабет? — Ответа не последовало.

— Это был инсульт? — спросил Уайрман. — Никогда не слышал, чтобы он вызывал такие судороги.

— Никакого инсульта, — ответил я. — Что-то заткнуло ей рот. Поезжай с ней в больницу…

— Разумеется, я…

— И если она скажет что-нибудь, слушай внимательно.

Подошёл Хэдлок.

— В больнице её ждут. «Скорая» подъедет с минуты на минуту. — Он сурово глянул на Уайрмана, потом его взгляд смягчился. — Ох, да ладно.

— Что «ладно»? — переспросил Уайрман. — Что значит это ваше «ох, да ладно»?

— Если что-то подобное должно было случиться, где, по-вашему, она бы хотела, чтоб это произошло? Дома в постели или в одной из галерей, где она провела столько счастливых дней и ночей?

Уайрман шумно вздохнул, кивнул и, опустившись на колени рядом с Элизабет, начал поправлять ей волосы. Её лицо пошло красными пятнами, а горло раздулось, будто что-то вызвало сильнейшую аллергическую реакцию.

Хэдлок запрокинул голову Элизабет назад, пытаясь облегчить её дыхание. А вскоре мы услышали быстро приближающуюся сирену «скорой помощи».

* * *

Выставка тянулась и тянулась, и я оставался её главным действующим лицом. Отчасти из-за усилий, затраченных Дарио, Джимми и Элис, а главным образом — ради Элизабет. Я думал, она бы этого хотела. Мой миг славы — так она называла эту выставку.

Но на праздничный обед я не пошёл. Извинился и отправил вместо себя Пэм и девочек заодно с Кейменом, Кэти и несколькими другими гостями из Миннесоты. Наблюдая за их отъездом, я вдруг вспомнил, что никого не попросил довезти меня до больницы. Я стоял перед зданием галереи, теша себя надеждой, что Элис Окойн ещё не уехала, когда рядом остановился старенький «мерседес». Стекло передней дверцы опустилось.

— Садитесь, — донёсся из салона голос Мэри Айр. — Если вы собрались в Мемориальную больницу, я вас подвезу. — Заметив, что я колеблюсь, она криво улыбнулась: — Мэри сегодня практически не пила, уверяю вас, и в любом случае после десяти вечера улицы Сарасоты пусты. Старики глотают прозак и запивают его виски, устраиваясь поудобнее, чтобы смотреть Билла О’Райли по ТиВо.

Я сел. Дверца лязгнула, закрываясь, и в какой-то момент мне показалось, что мой зад вот-вот коснётся асфальта Пальм-авеню. Но проседание всё-таки прекратилось.