Избранные произведения. III том

— Послушайте, Эдгар… — Мэри замялась. — Я всё ещё могу называть вас Эдгаром?

— Естественно. Она кивнула.

— Прекрасно. Я не очень-то помню, как мы расстались. Иногда, когда я сильно напиваюсь… — Она пожала костлявыми плечами.

— Мы расстались лучшими друзьями.

— Это хорошо. Что же касается Элизабет… хорошего тут мало. Верно?

Я кивнул, не решаясь произнести хоть слово. Машин на улицах практически не было, как и обещала Мэри. Тротуары просто вымерли.

— У неё и Джейка Розенблатта какое-то время был роман. Очень серьёзный.

— И что произошло? Мэри покачала головой.

— Точно не знаю. Если бы вы заставили меня поделиться своим мнением, я бы сказала, что она слишком привыкла быть себе хозяйкой, чтобы принадлежать кому-то ещё. На время — да, но не более того. А Джейк так и не смог её забыть.

Я помнил, как он сказал: «На хер правила, мисс Истлейк», — и задался вопросом, а как он называл её в постели? Определённо не мисс Истлейк. Но размышления такого рода были грустны и бесполезны.

— Может, оно и к лучшему, — продолжила Мэри. — Она теряла форму. Если б вы знали её в расцвете лет, то понимали бы, что она не хотела запомниться людям такой.

— Мне бы очень хотелось знать её в те годы.

— Могу я что-нибудь сделать для вашей семьи?

— Нет, — ответил я. — Они обедают с Дарио, Джимми и всем штатом Миннесота. Я присоединюсь к ним позже, если смогу. Может, к десерту… И я снял номер в «Ритце», где проведу ночь. Если не получится вечером, увижусь с ними утром.

— Это хорошо. Они милые люди. И понимающие.

Пэм, похоже, теперь действительно понимала меня лучше, чем до развода. Разумеется, ведь теперь я был художником из Флориды, а не супругом-психопатом из Миннесоты. Или, того хуже, супругом-убийцей.

— Я собираюсь расхвалить вашу выставку до небес, Эдгар. Сомневаюсь, что этим вечером мои слова что-то значат для вас, но, думаю, потом мои похвалы принесут плоды. Ваши картины удивительные.

— Спасибо, Мэри.

Впереди в темноте засверкали огни больницы. По соседству располагалась придорожная забегаловка. Возможно, многие тамошние посетители со временем становились пациентами кардиологического отделения.

— Вы передадите Либби мои наилучшие пожелания, если её состояние позволит ей вас выслушать?

— Обязательно.

— И у меня есть кое-что для вас. В бардачке. Конверт из плотной бумаги. Я собиралась использовать этот материал, чтобы заманить вас на интервью после выставки, ну да хрен с ним.

Я не сразу справился с кнопкой, открывающей бардачок, но в конце концов маленькая дверка откинулась, как челюсть покойника. В бардачке лежал не только нужный мне конверт (археолог обнаружил бы там вещи, датируемые, возможно, 1965 годом), но его я сразу заметил — как и напечатанное на нём моё имя.

Мэри припарковалась перед больницей в зоне с указателем: «ПЯТЬ МИНУТ НА ВЫСАДКУ И ПОСАДКУ».

— Вас ждёт сюрприз. Во всяком случае, я была поражена. Моя давняя подруга, редактор, раскопала это специально для меня. Она старше Либби, но по-прежнему в здравом уме.

Я открыл конверт и достал два листа: ксерокопии древней газетной заметки.

— Из «Эха недели», что издавалась в Порт-Шарлотт. Июнь тысяча девятьсот двадцать пятого года, — пояснила Мэри. — Должно быть, та самая заметка, которую видела другая моя приятельница, Эгги, и сама я не добралась до этих материалов лишь по одной причине: Порт-Шарлотт слишком уж далеко на юге. Да и газета приказала долго жить ещё в тысяча девятьсот тридцать первом году.

Свет уличного фонаря, под которым остановилась Мэри, не позволял разобрать мелкий текст, но я прочитал заголовок и разглядел фотоснимок. Долго смотрел на него.

— Для вас это что-то значит, не правда ли? — спросила Мэри.

— Да. Просто не знаю что.

— Если выясните, скажете мне?

— Обязательно. Возможно, вы мне даже поверите. Но, Мэри… это будет история, которую вы не сможете опубликовать. Спасибо, что подвезли. И спасибо, что пришли на мою выставку.

— И первое, и второе я сделала с удовольствием. Не забудьте передать Либби мои наилучшие пожелания.

— Передам.

Но я не передал. Потому что поговорить с Элизабет Истлейк мне больше не довелось.

* * *

Дежурная медсестра в отделении интенсивной терапии сказала мне, что Элизабет в операционной. Когда я спросил о диагнозе, она точно ответить не смогла. Я огляделся в поисках комнаты ожидания.

— Если вы ищете мистера Уайрмана, он, кажется, пошёл в кафетерий. На четвёртом этаже.

— Благодарю. — Я уже повернулся, чтобы направиться к лифту, но решил задать ещё один вопрос: — Доктор Хэдлок входит в бригаду врачей?

— Думаю, что нет, — ответила медсестра, — но он тоже в операционной.

Я вновь её поблагодарил и отправился на поиски Уайрмана. Нашёл его в дальнем углу кафетерия, сидящим перед бумажным стаканом размерами с миномётный снаряд времён Второй мировой войны. Если не считать нескольких медсестёр, интернов да одной напряжённо молчащей семейной пары, в кафетерии было пусто. Большинство стульев перевёрнутыми лежали на столах, а усталая женщина в красном халате из вискозного полотна и с айподом на шее орудовала шваброй.