Избранные произведения. III том [компиляция]

— Прошу прощения?

— Он собирался сам стать раввином?

— Пусть лучше он сам ответит на этот вопрос, — ответила Рахиль. — Это личное дело каждого. Да я и не знаю. Пожалуй, собирался, но мог и передумать. Он как-то пришел на наше собрание, чтобы задать несколько вопросов пастору.

— Собрание?

— Ну да, собрание международного круга христианской дружбы Форт-Уэйна, штат Индиана. Здесь, на Сто семьдесят третьей улице, его представительство.

— И что он спрашивал? — поинтересовался Ричи.

— Какова истинная связь Бога и человека в его мирском житии. Наш пастор уж точно не одобрял убийство.

— Суицид — не совсем убийство, — возразил Грелич.

— Самоубийство — все равно убийство, — ответствовала Рахиль. — И большой грех, даже если господин Ницше его и одобрял.

— А Ницше-то тут при чем? — не понял Грелич.

— Натан всегда его цитировал. И еще Камю.

— Ага, — сказал Грелич. — Он, должно быть, цитировал Камю насчет того, что единственно важный вопрос — это убивать или не убивать себя.

— Вероятно, — согласилась Рахиль. — И еще он говорил об одном древнем греке, по имени Сизый вроде.

— Сизиф? — вопросил Грелич. — Кажется, Натан близок мне по духу.

— Вам так кажется, господин Каслмен? — Рахиль неодобрительно покачала головой.

— Это сейчас с вами Грелич говорит, а не Каслмен. И я здесь потому, что ваш любимец, или любовник, двинулся мозгами или попросту струсил.

— Жуть какая! Тот голос, который пониже, — это вы?

— Ага, и воображаемые пейсы тоже мои. Не обращайте внимания. О чем еще говорил Натан?

— Я почти ничего не знаю. Как-то он говорил о менялах в храме. Думаю, он имел в виду господина Мейера. В любом случае все это ему не нравилось.

— Менялы тоже люди, им жить на что-то нужно, — сказал Грелич.

— Не будем отвлекаться, — вступил в разговор Ричи. — Рахиль, почему вы берете на себя ответственность?

— Я убеждала Натана следовать своей совести. Говорила ему, что совесть — истинный глас Бога. Наверное, его проняло. Но поверьте, я и предположить не могла, что он решится на такое. Если, конечно, это его рук дело.

— Вы знаете, где мы можем найти Натана Когана? — спросил Ричи.

Женщина открыла сумочку и достала клочок бумаги:

— Вот его адрес, а вот адрес его раввина. Это все, что я могу для вас сделать. Да, вот еще что. Натан очень увлекается шахматами. Как-то мы даже были в шахматном клубе. Не помню, где это. Может, в центре? Клуб мне понравился.

В клубе «Маршалл» Натана не обнаружили. Зато нашли его в Манхэттенском шахматном клубе на Девятой Западной улице, в Гринвич-Виллидже. На него указал директор клуба. Натан оказался высоким худым бледным юношей с темными волосами. Он сгорбился за первой доской над защитой Нимцовича. Венгерский гроссмейстер Эмиль Бобул играл белыми. Бобул случайно зашел в клуб сыграть партейку-другую, но явно встретил в лице Натана серьезного соперника. Натан согнулся над доской, одной рукой подперев скулу, другую положив на шахматные часы.

Через какое-то время Натан заметил и узнал Грелича, минуту подумал, разлепил губы, тряхнул головой и прошептал что-то Бобулу. Гроссмейстер кивнул в ответ. Натан еще что-то пробормотал. Бобул пожал плечами. Натан перевернул на доске своего короля, поднялся с места и направился к Греличу:

— Господин Грелич, думаю, мне нужно вам кое-что объяснить.

— Сделайте одолжение, — сказал Грелич.

После чашечки кофе в ближайшем кафетерии Натан сказал, почему он прервал операцию:

— Я знал, что мне бы лучше этого не делать. Самоубийство и передача тела узаконены, не следует пытаться обойти санкционированные государством процедуры. Господина Каслмена я пересадил в другое тело, не испытывая никаких угрызений совести. Если господин Грелич решился пустить в свое тело господина Каслмена, это не мое дело. Но когда наступила пора «выключить» Грелича, уничтожить его электрохимические связи, то есть приговорить его к смерти, я засомневался. И колебался слишком долго. Я просто ушел. Я говорил себе: какая твоя работа? Щелкать переключателями и нажимать на кнопки. Но я принял все это близко к сердцу. Они хотели сделать меня палачом. Чтобы я сознательно пошел на это. Для меня слишком.

Стрелки часов перевалили за одиннадцать вечера, когда Ричи-Грелич вернулся в свою квартиру, по пути перекусив в ирландском пабе. Хоть Грелич и был вегетарианцем, он не воспротивился, когда Ричи заказал себе сэндвич с говяжьей солониной, домашнее жаркое, небольшой салат из зелени и пинту красного «Киллиана».

— Надеюсь, ты не против, — сказал Ричи, впиваясь зубами в сэндвич.

— С чего вдруг? Я тебе продал свое тело. Если нравится портить его паршивой трефной[84] пищей, это твои проблемы.

— Еще пива?

— Как хочешь.

Вторую пинту Ричи не заказал. Не хотелось бы добираться до душа на четвереньках. И еще его интересовало, как пройдет эта ночь. Вчера он был истощен морально и физически. Как-то оно сегодня будет? Словно в первый раз. Он чувствовал себя неуютно, осознавая, что спит с Греличем, даже если и в одном теле. Он вообще сможет уснуть? Ричи надеялся на естественную потребность тела в отдыхе — оно само заснет, когда в этом возникнет необходимость.