Избранные произведения. III том [компиляция]

Но чье это тело? Понимало ли оно когда-нибудь, какому разуму принадлежит? Понимает ли само тело — не Каслмен, не Грелич, само тело, — что теперь оно называется по-другому?

В квартире Грелич принял душ, нашел комплект пижамы Ричи и переоделся. Не обсуждая это с Ричи, лег на кровать, выключил лампу, обхватил подушку и уснул.

Ричи лежал в теле совершенно без сна, ему было жуть как неудобно. Он смотрел на блики от проезжающих мимо дома машин.

Он пробовал убежать прочь из бессонной ночи. Он наблюдал игру света и тени на потолке — замысловатые гипнотизирующие узоры. Он чувствовал себя несчастным оттого, что не имеет собственного тела, что не может подняться, пойти на кухню и сделать бутерброд, посмотреть телевизор, сыграть на компьютере. Вместо него Грелич управляет телом, а он, Ричи, пролежит здесь всю ночь, глядя в потолок. Он даже не может подняться, чтобы выпить. Нужно бы поговорить с Греличем на этот счет, если текущее положение вещей затянется. А он страстно желал, чтобы оно быстрее закончилось. Как он может спать в незнакомом теле, разделяя черепную коробку с человеком, которого он едва знает? У любого на его месте в таких обстоятельствах была бы бессонница. С этой мыслью Ричи и заснул.

Ему приснился сон. Он идет по длинному темному коридору к закрытой двери, из нижней щели которой пробивается яркий свет.

Дверь открывается, Ричи входит.

Маленькая темная комнатка, косой потолок. Кажется, чердак. Перед Ричи ровный деревянный стол, на нем горит свеча в оловянном подсвечнике.

В дальнем конце комнаты высокое окно. Ни штор, ни занавески. А за стеклом темнота городской ночи, более густая, чем темнота в комнате.

Вот он на полпути. За столом два человека, смотрят на него. На одном, сидящем справа у самого края стола, пожилом и тощем, темные бесформенные одеяния и ермолка на голове, очки в тонкой оправе подняты на лоб. Перед ним на столе развернут пергамент, в правой руке заостренное стальное перо.

Второй человек также стар, но крупнее и выглядит добрее. На нем темная одежда, черная касторовая шляпа и очки в роговой оправе. Через плечи перекинут какой-то платок, длинная белая борода спускается до середины груди. Он посмотрел на Ричи:

— Заходите. Пришло время. Вы принесли катубу?[85]

— У меня есть, равви, — сказал тощий, повернулся к Ричи и продолжил: — Я писарь. По закону полагается при ходить сюда со своими принадлежностями и пергаментом. Но кто в наше время чтит закон? Так что у меня для вас подарок — мое перо и пергамент. Не будете ли вы столь любезны одолжить мне их, чтобы я мог составить документ?

— Да, конечно, — ответил Ричи, не понимая, что происходит.

— Вы не еврей, не так ли, господин Каслмен?

— Нет, не еврей, — ответил Ричи.

Раввин даже не одарил его взглядом, но Ричи почувствовал, что это нехорошо с его стороны — не быть евреем. Он сдержал в себе желание тут же за это извиниться.

— Начнем церемонию, — сказал раввин. Он прокашлялся. — Дошло до меня, что желаете расстаться с господином Моисеем Греличем, с которым вы делите один разум. Если это так, пожалуйста, подтвердите это.

— Подтверждаю, — сказал Ричи. — Я желаю отделиться от Моисея Грелича.

Раввин поднял со стола книжицу, раскрыл ее и показал Ричи, что тому следует повторять за ним.

— Моисей Грелич продал мне свое тело в мою полную собственность. Медицинская процедура была совершена, но я не получил освобожденное тело. Когда я получил тело, Грелич все еще оставался в нем. Несмотря на нарушение соглашения, я позволил ему оставаться в теле, пока он не определится со своей дальнейшей судьбой. Теперь наступило время тело освободить.

Когда Ричи закончил повторять слова раввина, он услышал сухой скрип пера по пергаменту.

— Посему, — продолжил раввин, — я, раввин Шмуэль Шапковский, наделенный властью вершить правосудие по законам этой страны и по религиозным законам, требую, чтобы вы, Моисей Грелич, сказали, что вы здесь.

— Я здесь, равви, — сказал Грелич. — Но вы знаете, я никогда не был верующим. Я даже в Бога не верю.

— Вас сдерживает не Бог, а традиции.

— Принимаю это, равви. Ведь я здесь.

— По моему приказу вы освободите тело, которое по вашему желанию и осознанным действиям больше не принадлежит вам.

— У меня было чудовищное настроение, когда я решился на это, — сказал Грелич. — Жизнь казалась бессмысленной. Но и полужизнь не рай.

— Сейчас я поставлю подпись под этим документом, — продолжал раввин Шапковский. — Когда последняя черта моего имени будет дописана, вы исчезнете, Мои сей Грелич, и отправитесь туда, куда отправитесь.

Писарь вручил раввину перо и придвинул к нему пергамент. Раввин очень медленно стал выводить свое имя.