Избранные произведения. IV том

— Мисс Робинсон, позвольте представить вам моих школьных друзей: Эдвард Пиластер, Хью Пиластер и Мики Миранда.

Реакция мисс Робинсон была неожиданной. Она сильно побледнела, несмотря на яркие румяна, и спросила:

— Пиластеры? Уж не родственники ли Тобиаса Пиластера?

— Моего отца звали Тобиас Пиластер, — ответил Хью. — Откуда вам известно это имя?

Девушка быстро пришла в себя.

— Мой отец работал на предприятии «Тобиас Пиластер и Ко». В детстве я всегда думала: кто же такой «Ко»?

Все рассмеялись, неловкое напряжение спало.

— Так что, присядете? — спросила мисс Робинсон.

На столе стояла бутылка шампанского. Солли налил немного в бокал мисс Робинсон и приказал официанту принести еще бокалы.

— Ну, за воссоединение старых друзей по Уиндфилду! Кстати, знаете, кто еще здесь? Тонио Сильва!

— Где? — быстро спросил Мики.

По всей видимости, ему было неприятно узнать, что Тонио находится рядом, и Хью удивился почему. Насколько он помнил, в школе Тонио всегда побаивался Мики.

— На танцевальной площадке, — ответил Солли. — Танцует с подругой мисс Робинсон, мисс Эйприл Тилсли.

— Можете звать меня Мэйзи, — сказала мисс Робинсон. — Я не такая уж любительница церемоний.

С этими словами она озорно посмотрела на Солли.

Официант принес тарелку с омарами и поставил перед Солли. Солли заправил салфетку за воротник и принялся за еду.

— А я думал, вам, евреям, нельзя есть раков и моллюсков, — сказал Мики с некоторым ехидством в голосе.

Солли, как всегда, был невосприимчив к подобным насмешкам.

— Я употребляю кошерное только дома.

Мэйзи Робинсон с неодобрением посмотрела на Мики.

— Мы, евреи, едим что хотим, — сказала она и взяла кусок с тарелки Солли.

Хью удивился тому, что она еврейка; до этого он думал, что у всех евреев должна быть смуглая кожа. Он изучил ее внимательнее. Девушка была невысокой, и к тому же около фута роста приходилось на большой шиньон из рыжеватых волос, поверх которого красовалась огромная шляпа с искусственными листьями и фруктами. Из-под шляпы выглядывало дерзкое лицо с ехидным огоньком в глазах. Смелый вырез ее платья обнажал довольно пышные груди в веснушках. Считалось, что в веснушках ничего привлекательного нет, но Хью почему-то никак не мог отвести глаз от этого выреза.

Он постарался отвлечься, посмотрев на своих товарищей по школе, которые за последние семь лет немало изменились. Солли Гринборн в свои двадцать с небольшим еще больше потолстел, но, несмотря на сохранившуюся детскую улыбку, выглядел теперь вполне солидным мужчиной. Возможно, дело было в богатстве, хотя Эдвард тоже не бедствовал, но таким внушающим доверие видом похвастаться не мог. Солли уже успел заслужить уважение в Сити. Конечно, заслужить уважение не так уж и трудно, если ты наследник Банка Гринборнов, но, будь на его месте более легкомысленный молодой человек, ничто не спасло бы его от осуждения и насмешек со стороны других банкиров и финансистов.

Эдвард тоже повзрослел, но в отличие от Солли, не стал выглядеть более солидно. Он по-прежнему, словно подросток, ставил превыше всего удовольствия. Он не был глупым, но с трудом сосредотачивался на делах, мечтая все время о танцах, выпивке и азартных играх.

Мики же превратился в красавца-соблазнителя с темными глазами, черными бровями и длинноватыми кудрями. Его вечерний костюм, несмотря на соответствие принятым нормам, казался слегка франтоватым: бархатные отвороты и воротник, сорочка с оборками. На него уже бросали многозначительные взгляды сидевшие за соседними столиками девушки. Но Мэйзи Робинсон, на взгляд Хью, относилась к нему с неодобрением, и дело тут, похоже, было не только во фразе о евреях. В Мики чувствовалось что-то зловещее. Он казался слишком самоуверенным и сосредоточенным, словно строившим какие-то коварные планы. Он редко говорил напрямую, редко высказывал сомнения или демонстрировал нерешительность, никогда не говорил о своих чувствах и не показывал душу — если она вообще у него была. Хью никогда ему не доверял.

Очередной танец закончился, и к столику подошли Тонио Сильва с мисс Эйприл Тилсли. После школе Хью несколько раз виделся с Тонио, но даже если бы не встречал его все эти годы, то все равно бы узнал по морковно-рыжим волосам. До 1866 года, когда в школу приехала мать Хью со страшным известием о смерти отца, они с Тонио были лучшими друзьями, оба считались самыми несносными учениками четвертого класса, чаще других попадающими в разные переделки, но постоянно жизнерадостными и веселыми, несмотря на регулярные порки.

Хью часто думал о том, что же на самом деле произошло в заброшенном карьере в тот злополучный день. Он не поверил ни единому слову газетной истории о том, как Эдвард попытался спасти тонущего Питера Миддлтона. Эдварду просто не хватило бы смелости для этого. Но Тонио молчал, а другой свидетель, Альберт Кэммел, уехал в Капскую колонию.

Пока Тонио с Мики пожимали руки, Хью рассматривал лицо Тонио. Он, по всей видимости, до сих пор относился к своему соотечественнику с каким-то странным опасением.