Избранные произведения о войне

Чекана снова обожгло воспоминание пятилетней давности: бушующее ноябрьское море, стук усталого двигателя, губы Иды… Они чуть не погибли тогда. Когда подходили к крымскому побережью, одиночный немецкий истребитель устроил за баркасом настоящую охоту. Но… уцелели. Выплыли. А потом была оккупированная Одесса, разведшкола, да много всего.

Чекан наклонился к Иде, прижался губами к теплому уху:

— Не хочу никуда идти.

У карты Одессы, которая закрывала собой заколоченную дверь, ведущую из кабинета на запасную лестницу, задумчиво стоял Кречетов. Растопырив пальцы, измерял расстояние от здания вокзала до только ему понятной точки на карте. Нетерпеливо взглянул на ручные часы, нервным шагом прошел к столу. Выдвинул верхний ящик, перебрал несколько бумаг…

На дне ящика лежала небольшая фотокарточка. Кречетов бережно взял ее, вглядываясь в счастливые смеющиеся лица — свое и Тонечки. Они стояли на Потемкинской лестнице, и Дюк простирал над ними бронзовую руку, словно благословляя на долгую и счастливую жизнь…

Он перевернул карточку и прочел синие чернильные строки: «Какой же ты все-таки удивительный, Виталик! И как странно, и здорово, и неожиданно, что ты у меня есть! А я — у тебя!!! Целую, целую и еще раз целую!!! Твоя Тоня. Одесса, 29 июня 1946 г.»

«Как раз тот день, когда ей было плохо в театре… Странная вещь память, — думал Виталий, разглядывая надпись. — Я помню, как было — до, как было — тогда, и знаю, как — сейчас… И самое удивительное, что все эти воспоминания живы, они не менее реальны, чем настоящее, нынешнее».

Но не стоит больше об этом думать. Расчувствовался не ко времени. О таких вот любителях помечтать на отвлеченные темы курсовой офицер кадетского корпуса, полковник Максимович, говорил: «Если вы хотите добиться победы, то все ваши помыслы, все мечтания, все стремления должны быть направлены к этой главной цели. Стоит вам отвлечься, расслабиться хотя бы на минуту — и победа может ускользнуть из ваших рук, хотя бы вы и сделали до этого массу усилий, чтобы ее заполучить». Кречетов всегда с благодарностью вспоминал этого человека, который был истинным отцом для своего курса. Где он сейчас?.. Погиб в бою с немцами или большевиками? Расстрелян югославскими или чешскими партизанами?.. Репатриирован в Союз и сидит в лагере?.. Или сумел уехать — в Чили, Уругвай, Австралию, Штаты?.. Будь проклят ненавистный 1917-й, осиротивший, убивший, растоптавший, выкинувший за границу стольких людей. Кто о них помнит — в этой стране, где у власти стоят Жуковы и Кириченки?..

Кречетов перечел надпись, сделанную рукой Тони, и аккуратно изорвал фотографию. Щелкнул зажигалкой. В воздухе истаяла тонкая, горькая струя синего дыма…

На заросшем бурым густым кустарником склоне, почти скрываясь в зарослях, стояли три больших трехосных грузовика — «Студебеккер», «Хеншель» и «Татра», все с плохо замазанными на бортах румынскими крестами. Пятеро полуголых мужчин, тяжело отдуваясь, переносили в кузова машин тяжелые ящики, которые им подавали из неприметного, хорошо замаскированного в поверхности земли схрона. Платов, насвистывая мотивчик из репертуара Лещенко, равнодушно барабанил пальцами по крылу переднего грузовика, Штехель, стоявший рядом, бережно прижимал к животу небольшой потертый саквояж. Время от времени он встревоженно поглядывал на стоящий в отдалении «Додж», на одной из задних скамей которого виднелся отрешенный профиль Иды, нервно сжимавшей в руках сумочку.

— Все, чисто, — пропыхтел один из мужчин, тяжело опуская в кузов последний ящик.

— Поехали!.. — Платов решительно забрался в кабину головной «Татры», завел двигатель. — Время, время, парни…

Водители суетливо закрывали задние борта своих грузовиков. Зарычали моторы. Тяжелые машины одна за другой медленно, раскачиваясь на ухабах, поползли, раздвигая кустарник.

Дождавшись, когда они скроются, Штехель с тихим счастливым смехом погладил саквояж, который прижимал к груди. Его помощники, тяжело дыша, глядели на него, ожидая распоряжений.

— Ну вот и все… Мы свое дело сделали, а?.. Все… Осталась самая малость… Всего-ничего… — Штехель помотал головой, словно отгоняя счастливое оцепенение, и решительно махнул рукой в сторону «Доджа»: — Поехали на баркас.

Мужчины направились к джипу. Водитель, усаживаясь на пыльное, нагретое солнцем сиденье, развязно подмигнул Иде:

— Запарились, дамочка, ждать?..

Ответом ему был холодный, равнодушный взгляд. Водитель поспешно отвернулся от женщины и с ожесточением воткнул ключ в замок зажигания.