Избранные произведения о войне

Котляревский и Уваров прямо с Восточного вокзала отправились на рю Гренель, в российское посольство. Котляревский зашел к Маклакову, а Уваров, чтобы не терять время, отправился в соседнее здание консульства навестить Щукина.

Николай Григорьевич встретил Михаила, как всегда, радушно, отвел в какой-то тихий уголок и стал расспрашивать о Врангеле, Кутепове, Галлиполе. Его интересовало все: не только условия жизни Русской армии, но и настроения среди рядового и командного состава и даже слухи, которые ходят сейчас там, на Анатолийских берегах.

Уваров ничего не стал скрывать, рассказал о мелких стычках и ссорах Врангеля с тамошней французской администрацией и о многих других неприятностях: хуже стало с доставкой продовольствия, иной раз задержки случаются до нескольких дней, и тогда солдаты и офицеры живут впроголодь. Многие солдаты и офицеры, прельщенные большевистскими листовками о всеобщем прощении, изъявили желание выехать на Родину, около семи тысяч уже выехали. Вспомнил о жалобе нескольких сотен солдат и офицеров, размещенных на острове Лемнос, атаману Кубанского войска генералу Науменко на тяжелую жизнь. Науменко пригрозил Врангелю, что он обязан обратить внимание на письмо, подписанное несколькими сотнями кубанцев, и поступит так, как велит ему совесть и обязывает должность. Иными словами, внутри Российской армии тоже стало не слишком уютно.

— Об этом конфликте я наслышан. Не далее чем вчера попутный транспорт доставил с Лемноса около тысячи солдат и офицеров в Словению, — сказал Щукин. — Боюсь, на сей раз вы привезете Петру Николаевичу не слишком оптимистичные новости.

— Не пугайте. Неужели все так плохо?

— Похоже на то. Если, конечно, в ближайшие дни не произойдет ничего неожиданного в поддержку Русской армии. А что касается Науменко, он мужик непростой, умный, хитрый и властный. Он раньше всех нас понял или почувствовал, что дело идет к концу, — Щукин поднялся. — Одну минуту. Я сейчас.

Он прошел в свой кабинет и тут же вернулся, держа в руках какие-то бумаги.

— Вот! Вероятно, Врангель об этом еще не знает. Это копия телеграммы министра иностранных дел Бриана французскому комиссару в Константинополе Пеллё. Ознакомтесь на досуге. Вероятно, Маклаков познакомит с копией этой же телеграммы Котляревского.

Уваров принял бумаги, не удержался, выхватил взглядом несколько строк:

«…Я плохо могу объяснить себе, почему вы не приняли до сих пор мер, которые я просил от Вас еще в марте месяце, по удалению генерала Врангеля… Его присутствие в Константинополе является главным препятствием для роспуска его армии…».

— Потом прочтете, — сказал Щукин. — Все очень печально.

Уваров промолчал. Он подумал о том, как это известие воспримет Петр Николаевич. Он все еще рассчитывал осенью выступить в новый поход на Россию. Как переживет он это известие?

— Но я все же думаю, что какие-то надежды еще остаются, — Щукин попытался как-то ободрить Уварова.

— Какие надежды? — удивился Михаил. — О чем вы?

— Судите сами. Насколько я знаю, именно сейчас идут переговоры в Берлине. Дипломатические представители нашей России настаивают на том, чтобы международное сообщество признало Врангеля единственным преемником российской власти. Создан русский комитет в Варшаве. И еще. Из области слухов: японцы пытаются подписать соглашение с атаманом Семеновым, налаживается связь с Порт-Артуром и Харбином. Оттуда обещают денежную поддержку. Да! И еще! На Украине Петлюра вновь собирает свою армию, это порядка восьми тысяч человек…

— Вы рассказываете, а я мысленно представляю себе карту Российской империи, — перебил Щукина Уваров. — Где Харбин, где Семенов? Что такое Польша и Украина?

— Я к тому, что вся большевистская Россия окружена, и если бы все разом, одновременно и дружно… — вступил в спор Щукин.

— Вы же понимаете, что не будет этого «одновременно и дружно». Все они в разное время потянут в разные стороны, я в этом убежден. И воз вряд ли сдвинется с места. Если распадется Русская армия, боюсь, останется надеяться только на Бога.

— Вы еще больший пессимист, нежели я, — с легким раздражением произнес Щукин.

— Наоборот. Я оптимист, — возразил Михаил. — Но, к сожалению, недостаточно хорошо информированный.

— Нет, это другое. Мы — люди разных поколений, по-разному воспринимаем факты, по-разному их анализируем. Петр Николаевич — человек моего поколения. Надеюсь, он пока еще не впадает в панику. Кто-то верно сказал: «Надежда умирает последней».

— Так все-таки умирает?

Щукин понял, что спорить с Уваровым бессмысленно. У них разные взгляды на происходящее. У Уварова дом в Англии, родители давно живут там, и он с душевной легкостью уедет туда и вскоре забудет об этой кровавой бойне. Ничего не нажил, но и нечего не потерял. Иное дело он, Щукин. Он потерял все: дом, родину с большой и маленькой буквой «Р». Не зря ведь говорят: «Родина — мать, чужбина — мачеха». Не понять им друг друга, не стоит и пытаться.

— Не будем о печальном! — решительно сказал Щукин.

— А чему радоваться?