Избранные произведения о войне

«Атаману войска Кубанского генералу Вячеславу Григоровичу Науменко. Батько наш, пишуть тебе твои верныи сыны, з которыми ты пройшов через огонь, воду и медни трубы, а теперь мы перебиыаемось у чорта на куличках на острови Лемнос, шо в Эгейсом мори. Вы бывали у нас, знаете, шо это не остров, а тюрьма. Зимой замерзаем, а з весны од жарюки пропадаем. Розместылы нас французы по-дурному: з одной стороны заливу — кубанци, а з другой — донци. И друг дружку не бачимо, бо пеши йты — восемнадцать верст. Не находишься. И кругом одни каменюки. Живем и тужим, хлеба в обмаль, воды тоже не хватае. Дров немае, в холода в палатках не нагреешся. Ще й витры палатки сдувають. Пообносылысь, ходим, як старци, холодни, голодни и невмыти. И не бачимо конця нашим страданиям.

Дорогий наш батько, вызволяй нас з цього проклятого острова, бо жить тут нельзя. Свирид Гуща, Блызнюк, Ганжа, браты Хвесенкы, яких вы зналы, бо пройшлы з вамы все военни путя-дорогы, померлы. А поховать-замучишься, бо кругом одне каминня. По два-три дни одну могиля выдовбуем. Так и живем. Якшо не вызволыте нас, скоро все повымремо.

З цым остаемся, вирни вам козакы-кубанци, з надеждою, шо вызволыте. А не получиця, так лучше в тюрьму, чи даже до большевыкив. Такого аду и воны нам не змогуть сотворыть».

И дальше шли три страницы подписей.

Врангель отложил письмо, взглянул на Шатилова.

— Читал?

— Мне его Науменко показывал.

— Но ты же был на Лемносе?

— Не райское место, конечно. Но люди же там живут. И не голодают, и не уезжают. Два городка там, с десяток деревень.

— А для чего он мне это письмо прислал? — спросил Врангель. — Понимаю, устали. Но еще масяц-два, и тронемся в поход.

— Не верят.

— Кто? Казаки?

— И казаки, и Науменко.

Врангель потянулся к приложенной к письму записке самого Науменко. Прочитал вслух:

— «Ваше превосходительство, Петр Николаевич. Письмо отчаянное, и я, как атаман войска Кубанского считаю, что обязан шось предпринять, бо все они дезертирують и уедуть до большевиков. Военные лагеря тають. Солдаты и офицеры увольняются из армии, переходят в беженци. А други и вовсе отправляются в села, нанимаются в работники, только бы якось прокормиться и выжить. Надеюсь, не будете возражать, если я пожелавших кубанцев перемещу в Сербию, где они окажутся в лучших условиях и благожелательной обстановке в окружении местного населения. Генерал Науменко», — после чего Врангель с долей сарказма отметил: — А подпись-то, подпись какая! Вензель, а не подпись. Уважает себя! — и, взглянув на Шатилова, спросил: — Что скажешь, начальник штаба?

— Вы правы. Люди, конечно, устали ждать. И французы потихоньку притесняют, сеют всякие слухи. Время от времени урезают продовольствие, часто и густо забывают его доставить: ссылаются на погоду, на отсутствие свободного транспорта. Повсюду жалуются, что им дорого обходится содержание нашей армии.

— Общипали Россию как курицу. Пусть помалкивают.

— Так ведь не молчат. Раньше — шепотом, теперь — все чаще в полный голос, — поддержал возмущение Врангеля Шатилов и, после коротких раздумий, добавил: — Я вот о чем подумал: не стоит ли нам кого-то послать в Париж? Прояснить обстановку.

— Ты прав. Они становятся все агрессивнее. Не может быть дыма без огня, — согласился Врангель и тут же предложил: — Котляревского. Он выздоровел. С его связями и с дипломатическим талантом без новостей не вернется.

— Я тоже вчера его видел. Хромает. Жаловался на поясницу.

— Дорогой Павел Николаевич! Молодость наша уже за кормой. С ярмарки едем. Вот и у меня тоже иногда поясница болит и сердце пошаливает, — пожаловался Врангель и торопливо предложил: — Уварова дадим ему в сопровождающие. Прошлый раз он не без пользы съездил. К тому же у него там, кажется, невеста?

— Согласен. Кстати, сейчас в Париже Науменко. Посоветуйте Котляревскому встретиться с ним. Пусть не бунтует. Негоже сейчас расшатывать армейскую дисциплину. Не на пользу общему делу.

— Он упрямый. К тому же обижен на меня, — покачал головой Врангель. — Как-то однажды я сказал ему что-то нелестное о казаках, до сих пор не может забыть. Даже по тону его записки я это чувствую.

— Он разумный человек. Поймет, — сказал Шатилов.

— Ну, а не поймет? Ну и что? — обозлился Врангель. — У меня пока еще хватит сил смирить его гордыню.

— Не может не понять. С пустяка начнется и пойдет…

— К сожалению, уже началось, — вздохнул Врангель. — Два рейса «Решид-Паши» к большевикам с нашими солдатами.

— Три, — подсказал Шатилов. — Четвертый не состоялся из-за отсутствия желающих.

— Пусть это всего лишь семь-восемь тысяч, пусть это не сильно скажется на боеспособности армии, но это уже началось. А Науменко давно держит нос по ветру и лучше многих понимает, что к чему. Не хочет оказаться в обозе, — и добавил: — Пусть съездят, поговорят с ним. Только ничего хорошего я от этого не жду. И все усилия пусть направят на французов. С ними нам надо наконец расставить все точки. Без этого наш поход на Россию может не состояться.

— Ну, что ж вы так, ваше превосходительство! — с укоризной в голосе сказал Шатилов.