— А чего? Знаю людей, хорошие деньги за него дадут, — едва не шепотом, с каким-то придыханием сказал Жихарев, — Не зря же чекист тут. Наверно, что-то замышляет. Ну, а не получится с ним, другое дело проверну. Может, миллионный куш сорву. И мне, и вам до смерти денег хватит.
— Фантазер ты, однако, — скептически ухмыльнулся Слащев.
— Я все свои фантазии за войну растерял. Теперь свои фантазии, как золото, на зубок проверяю, — обронил Жихарев и испугался, что слишком уж разоткровенничался. И торопливо закончил: — Не хочу в нищете жить.
— Не лез бы ты в эти дела, Жихарев. Только хлопот на свою задницу накличешь, — сказал Слащев. При этом подумал, что и в самом деле Жихарев может заварить кашу, которая сейчас не в его интересах. Он размышлял над предложением Кольцова и пока не принял никакого решения. Но даже если он и откажется от возвращения в Советскую Россию, по совести, не имел права позволить погубить человека, которому обязан своей жизнью. Надо будет предупредить Кольцова, ну и как-то, хоть на время, остановить рвение этого не очень знакомого ему человека. После долгого молчания Слащев добавил: — Ты вот что! Ты, прежде чем что-то предпринимать, посоветуйся. Хотя бы и со мной. Не торопись. Не наломай дров.
— Честно скажу, это я и хотел вас просить, — просиял Жихарев и опять подумал, а не рассказать ли все подробностях Слащеву: и о том давнем их знакомстве с комиссаром, об адъютанте Врангеля Уварове, и о десяти тысячах долларов, а может, и о русском банке. Но у Слащева могут возникнуть свои идеи. И кончится это тем, что генерал сделает так, как ему захочется, и он, Жихарев, окажется в этой истории совершенно ни при чем. И он сам себе еще раз сказал: стоп. Он не настолько знает генерала, чтобы полностью ему доверяться. И все же добавил: — Фантазии не фантазии, а в случае удачи и вас не забуду. Долю принесу. Из уважения.
— Ты что же, меня в подельники приглашаешь? — нахмурился Слащев.
— Нет! Зачем же? Я все сам. А только вижу: тоже живете в нищете, а генерал.
— Не гожусь я в подельники, Жихарев. Не та у меня совесть. Не для таких дел, — сказал Слащев, а сам подумал: «Как же я раньше тебя не разглядел, подлеца эдакого? Выгнать бы взашей, да теперь, пожалуй, нельзя. Теперь надо как-то выбираться из этой грязи и Кольцова вытаскивать». И продолжил: — А насчет моего настроения ты правильно заметил: Маруська кашляет.
Затем они вместе прочли газетную статью о намерениях французов изгнать Русскую армию с пределов Турции.
— Ну, и что вы думаете по этому поводу? — спросил Жихарев.
— Ничего, — сухо ответил Слащев. — Меня это не касается.
— Ну, как же! Вы — русский генерал, который…
— Ты, кажется, забыл, — перебил его Слащев. — Ты забыл, что я уже давно не генерал. Я — беженец. Меня оставят здесь, как старые, изношенные сапоги. Меня нет. Меня вычеркнули.
— Но вы же не останетесь здесь, если они уйдут.
— Какое я теперь имею к ним отношение? Я сам по себе, они — тоже.
— Ну, и здесь оставаться…
— Ну, почему же? Неужели не слыхал? Мне Земский союз индюшиную ферму подарил. Стану фермером, — он поднял глаза на Жихарева, ухмыльнулся. — Нинка — бухгалтером, Маруська — пастухом. Буду индюшиными яйцами торговать! Озолочусь. А что!
И смолк, лишь нервно барабанил пальцами по столу. Снова подумал о Кольцове. Когда-то он появится? Поискать бы его, да как? Сказал: сам приду. Прийти не побоялся, а где его искать, не сказал. «Конспиратор».
Время от времени Слащев то уходил в себя и отсутствующим взглядом смотрел на Жихарева, а то вдруг вспоминал о нем и, пристально глядя ему в глаза, говорил какие-то глупости.
— Говорят, выгодное дело.
— Какое? — не понял Жихарев.
— Ну, эти… индюшки или как их там?.. Индейки? А мужья у них кто? Индейцы?
Но Жихарев чувствовал, что Слащев думает в это самое время о чем-то совсем другом. Разговор не получался.
Еще немного посидев у Слащева, Жихарев ушел.
На заходе солнца домой вернулась Нина. Прошла в дом, переоделась. И снова вышла. Уселась за столом напротив Слащева.
— Какие новости? — спросил он у Нины.
— Никаких. Все как всегда.
Слащев протянул ей газету:
— Прочти. Английская пресса про нас пишет.
Она быстро просмотрела статью.
— Тоже мне новость, — бросила она на стол газету. — Об этом уже с полгода говорят.
— А если и в самом деле нас отсюда попросят?
— Когда-то это обязательно случится. Зачем преждевременно впадать в панику?
— Ты, похоже, даже радуешься этому?
— Я — реалистка. Когда это случится, тогда и подумаем, что делать, куда ехать?
— Ну, и куда мы поедем? К кому? Кто и где нас ждет? Впрочем, кажется, у тебя где-то там, в Испании, есть родня?
— В Италии, — спокойно поправила она.
— Не имеет значения. Все же родня!
— Мы слишком бедны, чтобы ехать к ним.
— Хорошо. Согласен. Останемся здесь, у турков. Будем торговать индюшатиной. Маруська вырастет и выйдет замуж за богатого толстого турка, — начинал распалять себя Слащев.
— Ее дело. За кого захочет, за того и выйдет. Я у родителей не спрашивала благословения. Не обижусь, если и она у меня не спросит.