— Без приданого ее в хороший гарем не возьмут. Ты бы хоть на эту нашу ферму съездила. Посмотрела бы, что там делается.
— Что там делается? Индюшки пасутся.
— Вот и посмотрела бы. Хозяйка все же!
— Мне эта твоя ферма не по душе, Яша! Мне бы конеферму! Сутками бы там пропадала!
— Не обещаю. Разве что когда богатый турок у нас с тобой зятем будет, мы с него калым — лошадками.
Нина укоризненно посмотрела на Слащева, спросила:
— Ты чего сегодня такой взъерошенный?
— Маруська кашляет.
— Неправда! Что случилось?
— Размышляю, — он накрыл своей большой ладонью ее руку, виновато произнес: — Испортил тебе жизнь. У тебя все по-другому могло сложиться.
— К чему эти разговоры, Яша! — с тихим упреком сказала она. — Я сама себе такую жизнь выбрала. И довольна. Так что не казни себя, ты ни в чем не виноват.
— Ты великодушна! Еще спасибо скажи мне, что гувернанткой работаешь! Скажи, что стремилась к этому! Что безработного мужа мечтала кормить!
— Ну и что! Так сложилось! Кстати, не по твоей вине! Что сейчас об этом говорить!
— А почему бы и не сейчас? Еще кусок жизни остался. Мы ведь, по сути, не жили. То дождь, то жара. То в палатках, то под звездами. То бои, то госпитали. И так — сколько лет! Все думали: ничего, ничего, вся жизнь впереди. А она как свечка — уже только тлеющий огарок остался. Все! — он поднял на нее голову и внезапно деловито спросил: — А где они там, в Италии?
— Зачем тебе? — насторожилась Нина
— Из интереса.
— Кажется, в Анконе.
— Кажется или точно? — настойчиво допытывался Слащев.
— Ну, в Анконе.
— Я о чем думаю. Может, уедем туда? А, Нина?
— Надо у них спросить, примут ли?
— А не надо спрашивать. Нам всего лишь кусочек теплого неба. Адриатика, там всегда тепло.
— Нищих никто не любит, Яша. Даже родственники.
— А мне не надо, чтоб меня любили. Мне надо за что-то зацепиться. Мне бы три дня! Всего три дня! И я бы эту твою Анкону со всеми твоими родственниками вверх задницами поставил! Сами принесли бы и еще уговаривали, чтоб взяли! — с гневом в чей-то адрес произнес Слащев.
— Что с тобой, Яша? Я никогда не видела тебя таким.
— Каким?
— Не пойму.
— Я сам себя не пойму, дорогой мой «юнкер Нечволодов». Понимаешь, мне очень не хочется, чтобы моя Маруська вышла замуж за турецкого султана.
— Это ей не грозит, — улыбнулась Нина.
— Ты меня почти успокоила. Она будет пасти этих наших… индейцев…
— Индюшек!
— …и выйдет замуж за такого же нищего, как и мы с тобой. И до глубокой старости мы будем наслаждаться пением муэдзинов, — и, помолчав, добавил: — Грустная история.
Красильников пришел в банк в сумерках. Болотов уже начинал волноваться: его сразу по приезде предупреждали, что Константинополь — город неспокойный и по вечерам по нему лучше не гулять. К тому же эта попытка ограбления банка. Кольцов тоже сердился на него за опоздание.
Увидев мрачного Кольцова, Красильников стал сварливо оправдываться:
— Не ставь меня к стенке, начальник! Заблудился! — и, перейдя на нормальный тон, добавил: — Понимаешь, мне показалось, что тот мужик за нами увязался.
— Какой еще мужик?
— Ну, тот феодосийский бандит. Тот тоже как-то чудно ходил, с подскокцем… Жмухарев, Жмыхарев…
— Жихарев, — напомнил Кольцов. — Я его, хоть и мельком, но вроде тоже хорошо разглядел. Уцелел, гад?
— Не сомневайся, Паша, это он. Ты идешь, гляжу, он за тобой. С той еще улицы, куда ты на встречу ходил.
— Де-Руни.
— Ну да. Я — за угол, пропустил его. Думаю, дай другой улицей на него выйду, разгляжу. Кругом заборы. Назад вернулся, ни тебя, ни его. Побегал по переулкам — нет. И куда идти, не знаю. Пошел наугад, опять вышел к Золотому Рогу. А спросить боюсь, чтоб не накликать подозрение. Случайно вышел… как она? На рю де-Пера. Тогда уж вспомнил, как наш банк найти.
— Ну, и хорошо, что погулял, — выслушав покаянную исповедь Красильникова, сказал Кольцов. — Город немного изучил. Это нам сейчас может очень даже пригодиться.
— Не, я для города не очень гожусь, — вздохнул Красильников. — Я в ауле вырос.
— Помню: Донузлав.
— У нас там две улицы, четыре переулка. И мечеть отовсюду видать.
— Вообще-то ты прав, Семен, — согласился с Красильниковым Кольцов. — Глупое это дело — друг за другом ходить. Предложил для перестраховки. Видимо, в юности слишком много Пинкертона с Ником Картером начитался. Отменяю. С завтрашнего дня новую жизнь начнем, — и решительно добавил: — Иди, устраивайся. Эту ночь еще здесь проведем, а завтра надо куда-то на окраины перебираться.
— Вот так сразу? — неохотно спросил Красильников.
— А чего ждать? Когда нас этот бандит Врангелю сдаст?
И уже когда улеглись в отведенной им Болотовым комнате, Красильников продолжил начатый разговор:
— А может, рыбья холера, на время нам ретироваться в Новую Некрасовку? Пересидим какое-то время.
Кольцов долго молчал, затем задумчиво ответил: