— Я сама. Вам до рю Гренель здесь совсем близко. Вы ведь, кажется, в посольской гостинице остановились?
— Да. Но мне еще неохота возвращаться. И расставаться с вами мне тоже не хочется.
— Мне тоже.
И они пошли обратно.
— Когда вы собираетесь в Лондон? — спросил Михаил.
— Скоро. Родители третье письмо прислали. Ругаются. Настаивают, чтобы я уже вернулась. А мне Таню жалко, она останется совсем-совсем одна.
— У нее есть отец, значит, она уже не одинока.
— Нет, это не то. Он весь в работе и, как правило, приходит домой, только чтобы переночевать.
— «Сэ ля ви», как говорят французы. Такова жизнь.
Они шли по тем же узким уютным малолюдным улочкам. Михаил стал рассказывать Маше о своей жизни в Турции, об армии, которая размещена на островах и полуостровах. Собирались вновь идти походом на Россию, чтобы освободить ее от большевиков. Но все пошло не так, как задумывалось. Похоже, война действительно закончилась.
— И что же будет? — спросила Маша. — Куда же денутся все эти люди?
— Я же сказал: те, кто поверил большевикам, вернутся домой. Пока немногие, но с каждым днем их все больше. У кого-то есть родственники в других странах, отправятся к ним. Кто-то побоится возвращаться в Россию и поедет туда, где есть нужда в рабочей силе, и там осядет. В конечном счете все как-то образуется.
И уже когда они остановились на рю Колизее, возле дома, где живут Щукины, Маша вдруг сказала:
— Михаил, миленький! Давайте поможем Тане. Это же все очень просто. Раз туда уже возвращаются, отправим и мы ее в Советскую Россию. Ну, подумайте: большевики простили даже тех, кто с ними воевал. Станут ли они мстить женщине с ребенком, которая с ними не воевала, влюбилась в человека из их лагеря, родила ему ребенка. Мы не можем осчастливить всех, но хоть трех человек мы сможем? Я знаю, вы сильный, вы умный, вы сможете. А я буду во всем вам помогать. И Господь за это простит нам многие наши грехи. Правда!
— Сумасшедшее предложение! — ошарашенный такой внезапной безумной просьбой сказал Михаил. — Куда она поедет?
— В Москву. Она знает, он там.
— А если не там?
— Она найдет его. Я знаю, она такая: если что-то задумала, обязательно выполнит. Только без нашей помощи ей будет сделать это во много раз труднее. К тому же может наделать много глупостей. По неведению.
— Маша! Это невозможно! — твердо сказал Михаил. — Она с маленьким ребенком. Даже в самом лучшем случае это же очень дальняя дорога, неудобства.
— Ну, подумайте еще. Вы умный, вы обязательно что-то придумаете.
— Не знаю, что можно в этом случае придумать.
— Пожалуйста, только не говорите «нет». Обещайте подумать.
Уваров долго молчал. Она смотрела на него умоляюще и с надеждой.
— Это подлость по отношению к моему старому хорошему знакомому Щукину. Он не простит меня.
— Он ничего не будет знать.
Михаил молчал.
— Ну скажите же… Пожалуйста, скажите «да».
Уваров вздохнул и тихо сказал:
— Обещаю подумать.
Вечером в гостинице Котляревский рассказал о своих посещениях французских правительственных учреждений. Ни Бриан, ни тем более Мильеран от встречи с ним уклонились. В результате он владел практически всеми теми сведениями, которые почерпнули из копии письма Бриана комиссару Пеллё, которое дал Уварову Щукин. Ясно было только одно: от какой-либо помощи Русской армии Франция окончательно отказывается и будет настаивать на выводе ее из Турции. Каким образом и куда, на эти вопросы Котляревский хотел получить ответы. Но пока не получил. И есть ли у французов на них исчерпывающие ответы, тоже пока оставалось тайной.
Вероятнее всего, как и пишет в своей телеграмме Бриан, Франция умывает руки, и пусть теперь всем занимаются эмигрантские общественные организации — финансово. А помощь в возвращении бывших русских солдат и офицеров на Родину уже начала оказывать Лига Наций, конкретно, недавно созданная Комиссия по репатриации «Помощь Нансена». С Фритьофом Нансеном Котляревский намерен был до возвращения в Турцию встретиться с Нансеном. У него, вероятно, сможет узнать, как французы собираются поступить с Русской армией.
Выслушав неутешительные новости, Уваров долго переваривал их в голове. Собственно, ничего неожиданного они уже не узнали. Медленно, но верно все шло к этому. Неизвестно только было, как на это отреагирует Врангель. Вариантов могло быть только два: либо со смирением примет весть об окончательном своем поражении, либо предпримет какие-то резкие шаги, чтобы «сохранить лицо». Их Котляревский предуагадать не мог.