— Не думаю. Может быть. Но кончилась война, и большинство тех, кто воевал, начинают постепенно переосмысливать свои взгляды. Понимают, кровь все мы одну проливали, российскую. Пришло время осознать, что у каждой стороны была своя правда. И теперь надо отобрать все лучшее из этих двух правд.
— Это, брат, философия. В ней я не силен, — не согласился Слащев. — Ты проще скажи: богатые хотели сохранить свое богатство, а неимущие, бедные хотели все это богатство поровну разделить. Это, если рассуждать примитивно. Я вот навидался людских страданий за все эти военные годы и тоже, пожалуй, соглашусь с большевиками: каждый человек имеет право на безбедную жизнь. А только никто еще не сказал, как этого добиться?
— Почему же? Маркс, Энгельс сказали. И Ленин.
— Может быть. Что-то читал, не помню, — и, вскинув на Кольцова холодный взгляд, он тихо, но с ожесточением сказал: — Это же теория! Ее на бумаге пишут: никому никакого вреда. А вы, большевики, решили сразу проверить теорию практикой. Разумные люди всякие бессмысленные теории на мышах проверяют. А вы — на людях, на такой агромаднейшей стране, как Россия.
— Вот и давай вместе посмотрим, что на практике у большевиков получится, — миролюбиво сказал Кольцов. Спорить ему не хотелось, тем более что и сам чувствовал в чем-то правоту Слащева.
Слащев тоже вдруг почувствовал, что он нарушил закон гостеприимства и превысил градус спора, и поэтому тоже потеплел, улыбнулся:
— Помнишь детский стишок, или как его еще назвать? «У попа была собака, он ее любил, она украла кусок мяса…» Так и мы с тобой: начинаем все сначала. Прекратим?
— Мудрое предложение, — согласился Кольцов. — Собственно, я зашел к тебе лишь затем, чтобы сказать: дня три-четыре я к тебе не зайду, — и встал, чтобы распрощаться.
— Не торопись. Сядь! — и после того, как Кольцов снова сел, Слащев сказал: — Хочу сообщить тебе неприятную новость. Ты в Константинополе уже успел засветиться, и чем это может кончиться, я не знаю. Будь предельно осторожен.
— Я догадываюсь, о ком ты говоришь.
— Откуда?
— Столкнулся с ним. Я уходил от тебя, он меня заметил. Это Жихарев.
— Да, это он. Почему же сразу мне об этом не сказал? — удивленно спросил Слащев. — Ты мог бы уйти, и я ничего бы не подозревал.
— Я так понял, он у тебя бывает, и не знал, какие у тебя с ним отношения, — объяснил Кольцов. — Когда-нибудь, позже, я обязательно тебя о нем бы спросил.
— Возможно, что и не успел бы. А отношений ровным счетом никаких, — сказал Слащев и попросил: — Но раз ты познакомился с ним давно, расскажи мне, что это за человек.
— Это не человек. Обыкновенный грабитель, бандит. У него была небольшая банда. Он грабил в Крыму покинутые богатые особняки. Специализировался на сейфах, да и на всем остальном, что имело материальную ценность. Банду мы ликвидировали, он же с помощью одного ублюдка-чекиста сумел бежать. Награбленное мы сумели отобрать, а этот твой знакомый почти голышом бежал в Батум, потом сюда, в Константинополь. Предполагаю, занимается тем же. Во всяком случае, я думаю, что это он попытался уже здесь ограбить российский банк.
— Я читал об этом ограблении в газетах. Он мне ничего не говорил. Почему ты думаешь, что это он? — спросил Слащев.
— По его бандитскому почерку. Вскрывает сейфы с помощью лома и молота. Здесь ему не повезло: сейфы поуродовал, но вскрыть не сумел. Вот и вся история.
— Интересно, — Слащев какое-то время сидел молча, потом задумчиво сказал: — Я ничего о нем не знал, но почему-то почти сразу, интуитивно, что ли, почувствовал, что это грязный человек.
— Что ж впустил в свой дом? — упрекнул Слащева Кольцов.
— Слаб человек. Прикупился на лесть, на угодливость. А тут он буквально вчера стал мне намекать, что скоро разбогатеет, что едва ли не миллионы на него свалятся.
— Не спросил, откуда?
— Я подумал: может, и не врет. Всякое в этой нашей крученой жизни случается. Но, с другой стороны: так, в одночасье, можно обогатиться только ворованным.
— Что ж не выгнал?
— Хочешь, честно? — Слащев долго смотрел в глаза Кольцову: — Из-за тебя. Он ведь рассказал мне, что встретил тебя, что ты чекист. Надеюсь, он и в дальнейшем будет со мной откровенным. И, быть может, владея моей информацией, ты живым вернешься к себе в Россию.
— Я так понимаю, ты предлагаешь мне, чекисту, свою помощь? — улыбнулся Кольцов.
— Я просто хочу вернуть тебе свой долг. Во всяком случае, я предупредил тебя: опасайся этого человека.
— Поэтому я и пришел к тебе, чтобы сказать, что на какое-то, надеюсь короткое, время попытаюсь раствориться, исчезнуть.
— Разумно. К сожалению, больше ничем, кроме информации, я помочь тебе не могу, — сказал Слащев.
— Ты мне дал много полезного для размышлний. Мне кажется, Жихарев продолжает надеяться поживиться содержимым сейфов русского банка. Не об этих ли миллионах он тебе говорил?
— Ты же говоришь, что он там все изуродовал, уничтожил.