Но десять лет на воле и десять лет в тюрьме — не одно и то же. Итак, ему предстоит всю жизнь провести в тюрьме! Возможно, Пенсик не так уж и не прав? Синчхоль тяжело вздохнул и весь поник. Нечаянно взглянув себе на ноги, он увидел, что по пальцам ползает муравей. Синчхоль обрадовался, взял его и снова опустил на пол. Муравей в явной растерянности помешкал немного, потом попытался удрать. Отползет чуть-чуть, а Синчхоль опять поймает его, подержит в раздумье, отпустит и наблюдает за ним. В голову ему пришло неожиданное сравнение. То, что произошло с ним, так же бессмысленно, как то, что происходит сейчас с муравьем. Совершенно очевидно, что муравей случайно заполз сюда, ибо незачем было залезать в эту пустую камеру, где нечем поживиться. Сегодня этому муравью не удастся ничего раздобыть. Ко всему прочему он попал в руки Синчхолю и терпит издевательство. Не так ли обстоит дело и с самим Синчхолем? До сих пор он только терпел лишения, страдал от нехваток, а теперь попал сюда. Но и это еще не все. Что ждет его впереди? Допустим, через десяток лет или больше, если, по счастью, останется жив, он выйдет отсюда. Но к тому же времени он уже настолько отстанет от жизни, что не сможет примкнуть ни к тем, ни к другим и в конце концов превратится в такого же жалкого, гнилого интеллигентика, как Ильпхо и Кихо.
Так что, может быть, выйти отсюда? Синчхоль отрицательно потряс головой. Но сам уличил себя в том, что жест его был далеко не энергичен.
Вдруг ему почудился замирающий звук ивовой свирели. Он вскочил.
У Сонби пропал аппетит; она отправилась вместе со всеми на работу, даже не поужинав. Сегодня был ее черед работать в ночь. Никто из работниц не любил ночной смены. Охотно соглашались на это только работницы, погуливающие с рабочими. Разумеется, и ночью надсмотрщики следили за работой, но они сменялись по нескольку раз за ночь, и пока один сдавал другому дежурство, работницы успевали перемигнуться с рабочими, которые приносили ящики с коконами или приходили по другому делу. Да притом ночью надсмотрщики следили не так строго, как днем. И вот они, пользуясь любым благоприятным случаем, старались встретиться с рабочими. Не раз и не два такая парочка, сговорившись, исчезала на время. И как зорко ни следили и ни наблюдали надсмотрщики, однако подобные вещи частенько повторялись.
Сонби подошла к котлу под номером шестьсот три и легонько коснулась плеча подруги.
— Ну, иди, пора уже.
Подруга как раз чистила котел. Она живо обернулась:
— Мне еще котел чистить.
— Не беспокойся!.. Умаялась небось?
Подруга быстро вынула катушки, сложила в ящик и ушла. Сонби взяла щетку, почистила котел, вылила грязную воду и налила свежей. Она чистила машину и в то же время не переставала управлять ею, ибо Сонби, да и не только Сонби, а все работницы этой фабрики знали, что машина должна работать непрерывно. Опасаясь, как бы не попали в машину волосы или одежда, они туго повязывали головы платками и облачались в черные комбинезоны, закрывающие их сверху донизу. Дело в том, что прошлой весной трагически погибла одна работница из-за того, что волосы ее попали в катушку и в конце концов ее всю затянуло в машину. На фабрике это держалось в строгом секрете, об этом запрещали и говорить. Но так как некоторые работницы оказались свидетелями печального происшествия, об этом знала вся фабрика. Тогда-то начальство приказало в обязательном порядке повязывать платок и носить комбинезон. Разумеется, фабрика не обеспечивала спецодеждой, работницы обязаны были приобретать ее за свой счет.
Сонби высыпала в кипящую воду коконы, которые принес работник, вода забурлила, и коконы закружились, запрыгали в котле. Вдруг Сонби глухо закашляла, содрогаясь всем телом. Кашель бил ее все сильней. Стараясь приостановить его, Сонби плотно сжала губы и перестала дышать. Но кашель мучительно подступал к горлу, стремился вырваться наружу. Борясь с кашлем, Сонби ни на секунду не отрывалась от работы. Она взяла маленькую метелочку и стала давить кипящие коконы. Приставшие к метелочке концы нитей проворно захватывала в левую руку. Лицо ее обдавало горячим паром, пальцы нестерпимо жгло, а по спине все время пробегал озноб. Сонби почувствовала недомогание еще с весны, но думала, что это так, легкая простуда. Однако и теперь, с наступлением лета, болезненное состояние не проходило, а вдобавок еще начался кашель. Это очень ее тревожило, но врачу показаться она не захотела.
Сонби положила метелочку и стала быстро прилаживать к фарфоровым иглам концы нитей, которые держала в левой руке. В одну иглу никак не удавалось продеть нитку. Возможно, нитка оказалась толста. Раз пять-шесть принималась она продевать, пока, наконец, приладила и эту. Нить, продетая в фарфоровую иглу, точно так же, как продевается нитка в игольное ушко швейной машинки, скручиваясь, направляется к катушке и наматывается на нее. Над катушкой подвешен стеклянный крючок. Зацепив нитку, он снует то вправо, то влево, чтобы нитка наматывалась равномерно.