Избранные произведения писателей Дальнего Востока

Еще вчера он был уверен, что без еды не так уж страшно, и он мог еще довольно бодро передвигаться, но сегодня утром голод свалил его, и ему казалось, что он не сделает и шага. Мать тоже теряла последние силы. Она глядела на сына с беспомощной жалостью. Решив раздобыть где-нибудь хоть ложку каши, она все же поднялась и вышла, захватив с собой черпак. Чотче закрыл глаза. В воображении перед ним замелькала еда на бесчисленных блюдах. Это было невыносимо! Он снова открыл глаза, и первое, что он увидел, был глиняный кувшин, в котором обычно хранился рис. Почти машинально он встал, подошел к кувшину и заглянул в него. Пусто. «А прошлой осенью кувшин был полнехонек!» — с горечью подумал Чотче, и минувший год представился ему теперь таким благополучным. Тогда Токхо вычел только долг и рисовую ссуду, а за удобрения, за рис на питание и прочие мелкие долги обещал вычесть в другой раз. Он снова заглянул внутрь. Вдруг хоть несколько зернышек пристали к стенкам? Он встряхнул кувшин и заглянул опять: на дне ни единой рисинки! Он глубоко вздохнул, стукнулся лбом о кувшин и заплакал.

На дворе послышались шаги, он взял себя в руки. Дверь распахнулась, и вошла мать.

— Я думал, это Ли-собан!

— Что, совсем оголодал, беспутный малый?

Мать протянула ему черпак с желудевой кашей. Чотче стал с жадностью хватать кашу и набивать в рот.

— Да не торопись так! Подавишься!

Мать и сама надеялась съесть ложку-другую, но, когда увидела, как набросился на еду сын, не смогла поднести ко рту хотя бы горсточку.

— Ешь, мама! — спохватился он.

— Да я уже съела несколько ложек, а это тебе принесла, — солгала она. Чотче опорожнил посуду и вышел.

* * *

Вернулся Чотче только поздней ночью.

— Мама! — тихо позвал он.

Приняв его сначала за Ли-собана, мать вскочила, но, услышав голос сына, молча легла снова. Он подошел и что-то вложил ей в руку. Она почувствовала запах риса, поняла, что это мешочек с рисом, проворно встала и пошла на кухню.

— А ты разведи пока огонь!

Чотче разводил огонь в очаге, мать промывала рис. Мельком взглянув на освещенную фигуру сына, она ахнула: одежда на нем была изодрана в клочья. Но уже в следующее мгновенье она сделала вид, будто ничего не заметила. Чотче прислушивался к шороху промываемого риса и не знал, радоваться ему или огорчаться. Он глотал слюни, глядя на заманчиво сверкавший в воде при свете очага белый рис, и, не вытерпев, подошел, зачерпнул черпаком воды и выпил.

Наконец рисовая каша была готова. Едва они вошли в комнату, хлопнули ворота. У Чотче испуганно округлились глаза, он выскочил в заднюю дверь, а мать торопливо спрятала миски с кашей и прислушалась.

— Спите?.. Чотче, ты спишь?

Мать бросилась к двери.

— Скорей открой... — послышался хриплый, прерывистый голос.

Мать вышла в прихожую, но у нее тряслись руки, и никак не удавалось отодвинуть засов. Она побаивалась, не притворяется ли кто-нибудь, выдавая себя за Ли-собана.

— Да открой же, сынок... О-ох!.. Мм...

— Ли-собан, ты, что ли? — Она прильнула к дверной щели.

Из последних, верно, сил старик стукнул головой в дверь. Убедившись, что это Ли-собан, она отодвинула засов.

— И правда — он! Скорее, скорее, сюда!

Ли-собан с трудом вполз в комнату.

— Куда же ты костыль-то подевал?

— О-о, — только простонал он, бессильно повалился на пол и страшно вскрикнул от боли.

Мать Чотче достала спрятанную было миску с кашей и, лишь опорожнив ее, пришла в себя.

— Что болит-то у тебя, Ли-собан? — спросила она, чувствуя, что с ним творится что-то неладное.

Ли-собан молчал. Это напугало ее, она потянулась к нему и, только когда нечаянно коснулась его головы, сообразила, что в комнате темно. «Хорошо бы огонек засветить... масло-то еще есть, кажется», — пробормотала она. Ли-собан снова застонал.

— Чотче... Чотче...

Услыхав, что Ли-собан заговорил, она немного успокоилась.

— Где болит, что стряслось с тобой?

— Простыл, наверно...

— Простыл... Чего же ты вчера не пришел?

Задняя дверь медленно приоткрылась.

— Ли-собан пришел? — просунул голову Чотче.

— Это ты... — только и мог сказать Ли-собан, и им показалось, что он всхлипнул.

Окончательно успокоившись, Чотче вошел в комнату. Мать сходила на кухню и подбросила дров в очаг.

После бессонной ночи они поднялись только к полудню. В дверь заглядывало яркое солнце. Чотче приподнял голову и посмотрел на Ли-собана. Он и так-то был кожа да кости, а теперь и вовсе походил на скелет.

— Ли-собан! — позвал Чотче.

— Что? — тот мигом открыл глаза. Ночь в тепле немного подкрепила его.

— Где ты пропадал столько времени? — с легким укором спросил Чотче.

— Заболел я, чуть на тот свет не отправился... да знал, что ты ждешь, вот кое-как и дотащился... Но эти вредные чертенята утащили все-таки мой костыль и не отдали... — Он вздохнул, и глаза его, обращенные на Чотче, выражали обиду на весь мир. У Чотче сжалось сердце. Вдруг он вспомнил о том, что натворил в отсутствие Ли-собана. Каких-нибудь четыре-пять дней прошло, а показались они целой вечностью.

Мать внесла жаровню. В комнате сделалось теплее. Ли-собан показал на свою потрепанную суму:

— Чотче, возьми там хлеб, разморозь.