Избранные произведения писателей Дальнего Востока

— Уйдите, пожалуйста, мне совсем плохо... Прошу, хоть сегодня уйдите! — умоляла Сонби.

— Мм... плохо... определенно понесла, беременна! Каши не хочешь, фруктов надо купить...

— Ничего не хочу, только уйдите скорее!

— Ладно, раз такое дело, уйду. Береги свой живот. Завтра к тебе приду... А?.. Ах ты, милашка! Неужели принесешь мне сына?

Токхо еще раз крепко обнял Сонби и вышел.

Сонби наконец вздохнула свободно. Ей не терпелось узнать, сколько он дал денег. Но она все еще прислушивалась. Вот Токхо, скрипнув главными воротами, входит в средние. Он проделывал это всякий раз после того, как бесшумно выбирался из комнатки Сонби. Вот он, запирая ворота, громко кашлянул и, топая, направился в женскую половину. Сонби облегченно вздохнула, и в то же время в ней вдруг шевельнулось чувство, похожее на ревность. Дверь на женскую половину открылась и вновь закрылась. Тут Сонби вспомнила, что в руке у нее зажаты деньги. Сколько же, сколько их? Она пошарила под лампой, нащупала спички и зажгла одну. Кажется, десять иен. Такую сумму ей приходилось видеть только в кошельке Окчоми.

Сонби загляделась на гаснущий язычок пламени. «Если к этому прибавить то, что он дал при жизни матери, — задумалась она, — сколько же это получится? Пятнадцать иен!» Впервые в жизни пришлось ей держать в руках так много денег. Разве с такими деньгами нельзя пойти в город? Сонби крепко зажала в кулаке деньги.

* * *

Был летний вечер. Поглядев на небо, которое целый день хмурилось, Сонби пошла на кухню. Мать Окчоми, видимо, о чем-то догадывалась. Всю прошлую ночь она ругалась с Токхо. Даже не завтракала, а на обед послала работника купить куксу[49] и лежала, обвязав голову, с видом тяжело больного человека.

Не спала и Сонби всю ночь напролет. На душе ее было сумрачно, как на этом небе, что виднеется сейчас в кухонную дверь. В непрерывной тревоге она не могла усидеть на месте. Перебрала рис, ссыпала в котелок, а что делать, дальше, не соображала. Походила немного, подошла к кадке, зачерпнула рису и опять задумалась. Потом глянула в котелок и тут только сообразила, что второй раз насыпала туда рис. Она остановилась в замешательстве.

«Что это со мной?» Сонби ухватилась за перекладину, чтобы хоть немного прийти в себя. Но это не помогло. «Не иначе как мать Окчоми узнала! А может быть, нет... Нет, еще не знает. Если бы знала, разве стала бы она меня терпеть? В ту же ночь выгнала бы...» Что-то хрустнуло. Вздрогнув, она наклонилась посмотреть. Оказывается, она уронила черпак с рисом на чашку для мытья посуды, и та разбилась. Полилась вода. Черпак тоже треснул, и рис посыпался на пол. Затаив дыхание, Сонби стала собирать рис. Послышались быстрые шаги.

— Ты чего тут натворила, негодяйка? — влетела в кухню мать Окчоми.

Увидав беспорядок, она затрясла головой, подскочила к Сонби и вцепилась ей в волосы.

— Ах ты, чертова девка, надоело жить в нашем доме — убирайся! А посуду бить не смей! Грязная тварь! Убирайся вон!

Она как будто только и ждала этого момента: кричала, вцепившись в волосы Сонби, рвала их, а Сонби и не думала защищаться и с искаженным от боли лицом оставалась безмолвной. Прибежала Окчоми.

— Что вы тут... Вот ужас-то, — расхохоталась она, глядя на промокшую и вымазанную в земле одежду Сонби.

День-деньской одно и то же: ест, бренчит на пианино да спит; при таком однообразии и скандал — развлечение, и Окчоми пришла в возбуждение, испытывая чрезвычайное удовольствие. Тем более что причиной скандала явилась Сонби, на которую она всегда смотрела с ревнивой ненавистью. Она не была в этом уверена, но порой ей казалось, что Синчхоль думал о Сонби больше, чем о ней. И у Окчоми появилось желание подбежать и тоже ударить ее.

Мать Окчоми разъярилась и, осыпая ударами, катала по полу покорную, словно овца, Сонби. Сначала Сонби чувствовала боль и стыд, а потом уже не ощущала ничего, и в помутившемся сознании ее сохранялось только одно: скорей бы умереть, избавиться от этого позора, от этих мук, покинуть этот страшный дом! Боль в душе ее как будто уменьшилась от этих побоев.

Мать Окчоми, устав наконец, отступилась и привела в порядок голову.

— Эй ты, убирайся сейчас же! Я тебя за родную дочь считала... Если бы имела хоть каплю разума, то должна была ценить, а ты... Я хоть и молчала, а все твои проделки знаю! У-у, беспутная! Убить тебя мало!

— Мама, стыдись! Неужели отец мог себе позволить такое? И у этой на уме другое... Тогда с Синчхолем ночью зачем встретилась?.. Зачем?! — подступила Окчоми к Сонби. — Сговорились, не иначе! Наверняка у нее с Синчхолем что-то было! С виду глупенькая, тихоня тихоней, а себе на уме... — выпалила она в конце концов.

Окчоми тщетно старалась забыть Синчхоля, но тем сильнее его ненавидела, и каких только догадок не строила о нем! Она подскочила к Сонби и ударила ее по багровой, словно окровавленной, щеке. Забившись в угол, Сонби думала только об одном: хоть бы пришла смерть.

И тут неожиданно в кухню вошел Токхо.

— Что происходит?

— Папа, — заговорила Окчоми, — я хоть и молчала до сих пор... Эта дрянь, кажется, имела с Синчхолем связь.