Ильпхо улыбался, наслаждаясь табаком. Синчхоль уже оделся и теперь силился вспомнить: нет ли чего-нибудь, что можно было бы заложить? Однако все, даже книги — самое дорогое для него, — все было заложено! Теперь ничего не осталось, кроме собственного тела.
«Пойти, что ли, попросить еще у Памсона», — подумал Синчхоль.
На днях Памсон устроился разносчиком газет, и поэтому у него водились гроши. Иногда Синчхоль брал у него десять или пять сэн[50]
и покупал пакетик риса. Синчхоль надел свой европейский костюм, служивший выходной одеждой для всех троих, и направился к выходу.— Постарайся обязательно что-нибудь раздобыть... А уж совсем ничего, так, может, заглянешь к себе домой, да прихватишь какую малость... Живот подведет, тут уж не до самолюбия, не так ли? — напутствовал Кихо.
— Разумеется, так! — подхватил Ильпхо, явно оживившийся при этих словах.
Синчхоль улыбнулся и вышел за дверь. Он представил себе круглую физиономию Ильпхо и его многозначительные взгляды, направленные на противоположную комнату, вспомнил его комическую, круглую, с выпяченным животом фигуру да его неэстетичные привычки и не удержался от горькой усмешки: «Тоже мне интеллигент!» Сам он тоже, видимо, причислен к этой прослойке, но за последнее время он проникся глубокой антипатией к подобного рода интеллигентам. Подсознательно он чувствовал, что именно такие, как Ильпхо, своим поведением, манерами самым низким образом порочат это звание.
Занятый размышлениями, он не заметил, как дошел до бассейна. Там уже собралось много пловцов и стоял невообразимый шум. Перед его глазами в сверкающей на солнце воде мелькали красные и зеленые шапочки. Он вспомнил, как прошлым летом развлекались они в этом широком западном море вместе с Окчоми. И вслед за тем взору его представилась деревня Ёнъён... и милый облик Сонби.
Солнце жгло спину Синчхоля, а в животе у него урчало. Он медленно начал спускаться по горной тропинке в местечко Самчхон. Если и там ничего не раздобудет, куда еще идти?
Слишком многим он уже задолжал, занял несколько десятков сэн, и теперь смелости не хватало просить. Сейчас рано, и он не так еще проголодался, но скоро голод заставит его пойти на поклон к какому-нибудь из товарищей.
Вот и дом Памсона на Кванчхольдоне, но товарища нет. Синчхоль постоял в раздумье, проглотил голодную слюну и побрел дальше. Но на Колокольном проспекте остановился. Подняв серую пыль, промчался автобус по направлению к Восточным малым воротам.
Синчхоль вдруг ощутил тоску по родному дому. «Дай конфетку», — вспомнил он, и таким милым показался ему Ёнчхоль с протянутыми ручонками, а еще милей — обычное в доме блюдо: красный перец, начиненный соевым творогом, мясом и чесноком.
Размышляя об этом, он брел и брел не спеша. Сосало под ложечкой. «И куда он запропал?» — удивлялся Синчхоль. Утренний выпуск уже должен быть доставлен, вечернего еще нет... Куда он пошел?
Синчхоль обогнул Колокольный проспект и направился к Золотому Гонгу. Трамваям, бегущим туда и сюда, не было конца. Бесчисленные автобусы, такси мчались один за другим, словно наперегонки.
Синчхоль, глотая пыль, уныло брел по асфальту. Солнце сильно припекало, а Синчхоль все еще носил зимнюю фетровую шляпу. Опасаясь случайной встречи со знакомыми, а тем более с отцом или мачехой, он глубже надвинул шляпу и шагал, уставясь себе под ноги.
Бывало, отправляясь в школу, он привычно начищал ботинки до блеска. И никогда не думал, что это имеет такое значение. В запыленных ботинках с ободранными носами как будто и ноги-то стали другими, отяжелели, — куда легче шагалось в начищенных ботиночках.
— Ну, как ты поторговал сегодня?
— Да с тысчонку трепангов сбыл. А ты?
— Да и я, видимо, около того.
Синчхоль поднял голову. Двое мужчин шли с чиге за плечами и разговаривали. «А не пойти ли и мне в разносчики? — подумал он. — Сейчас, например, капусты много, можно капусту разносить, потом еще что-нибудь... да любой товар». Но, представив себе, как он, подобно этим парням, шествует по улице с чиге за спиной, понял, что не сможет решиться на это. Почему? По какой причине? Он прекрасно сознавал, что если он не сможет взяться за работу, например, носильщика, то, по существу, не будет никакой разницы между ним и Ильпхо, который предпочитает ковырять в носу и голодать, но не работать. «Другим товарищам это, может, и подошло бы, а я уж лучше бы, уподобясь провинциалу, стал копаться в земле, а что и как делать — живо научился бы у крестьян, — размечтался он. — Только вот для Сеула такое дело, пожалуй, не подойдет — слишком много знакомых. А отец, а мачеха? Столько знакомых женщин...»
Неожиданно Синчхоль оказался перед универмагом «Мицугоси». «Зайти, что ли, туда?» — подумал он, сделал уже несколько шагов, но тут же отступил, испугавшись встречи со знакомыми, — мало ли их идет за покупками. Всякий раз, когда он проходил здесь, эта мысль заставляла его еще больше горбиться, а вид у него был и без того жалкий.