Избранные произведения. Том 4

Если сейчас ты не готова принять моё предложение, потерплю. Рано или поздно ты сама придёшь к той же мысли. А теперь прошу тебя – успокойся. Такие сцены тяжелы и для тебя, и для меня. Побережём друг друга.

Джагфар вышел из кухни. Подобные не столь уж острые стычки случались у них и прежде. Они никогда не пугали Гаухар. В сущности, муж у неё мягкой души человек. В основе всех его советов лежит доброе намерение. Возможно, сегодня он несколько резковат, более требователен. Это случается и с самой Гаухар. К тому же в конце разговора Джагфар уступил, согласился подождать. Ну что ж, она тоже готова прислушаться к некоторым его суждениям. А впрочем, посмотрим. Время – лучший советчик.

И Гаухар занялась подготовкой к завтрашним урокам. Постепенно успокоилась. И отступили куда-то обрывки неприятных мыслей о Фаягуль. Иногда она задумывалась над тем, как ей хорошенько разобраться в том, что произошло в классе. С чего начать? Какое вынести решение о зачинщиках?

Джагфар – в другой комнате. У него своя работа, быть может, нелёгкая. Гаухар прислушивается. Вон как углубился, даже шороха не слышно из его комнаты. Надо всё же признать – она частенько мешает мужу каким-нибудь женским капризом. А ведь, если вдуматься, главную ношу жизни несёт на себе Джагфар. А она, Гаухар, во многом пользуется результатами его трудов. В самом деле – хорошая мебель в квартире, дача, машина, модная одежда… На зарплату Гаухар не приобретёшь этого. А её уверенность в завтрашнем дне, не держится ли и она на их семейном благополучии? Гаухар не очень-то обременяет себя заботами о материальном фундаменте их житья-бытья, это дело мужа. Если вникнуть, у него хватает забот…

Уже почти двенадцать часов. Гаухар сложила стопкой тетради, конспекты лекций в заочном институте, вышла в комнату к мужу. Джагфар при свете настольной лампы просматривает книги, делает выписки, тут же разложены какие-то диаграммы, таблицы.

Гаухар растрогалась, погладила мужа по голове. Он оторвался от своих записей, взял её руку, признательно поцеловал.

– Отдохнул бы. Наверно, устал? – сказала она.

– Есть немного. Завтра начинаю новый цикл лекций. Вот готовлюсь к первой лекции. Жизнь с каждым годом меняется, если не просматривать новинки, не заметишь, как отстанешь.

Гаухар села рядом с мужем, положила голову ему на плечо.

– Я мешаю тебе?

– Нет, я уже закончил… Как у тебя настроение?

– Кажется, успокоилась.

– Вот и отлично. Если ты спокойна, можешь своротить гору дел. И не устанешь… Ой, смотри, у тебя седой волосок!

– Где?

– Вот, на виске. Вырвать?

– Конечно.

Он вырвал волосок, положил ей на ладонь. Гаухар долго смотрела. В сущности, это ведь ещё не седина. До настоящей седины пока далеко.

Они поговорили ещё немного. Этот лёгкий, сдобренный взаимными шутками разговор окончательно примирил их. Потом они пошли в спальню, разобрали постели. Джагфар по своему обыкновению вскоре засопел, а Гаухар, тоже по привычке, долго лежала с открытыми глазами. Она вспоминала свою педагогическую работу, которая длится всего каких-нибудь пять-шесть лет, да и те прошли сравнительно гладко. А ведь опыт, закалка даются главным образом в преодолении испытаний. Успела ли она накопить достаточный опыт? Нет, конечно. Старшие коллеги говорят ей: бывает, недели, месяцы, годы ведёшь класс без сучка и задоринки, думаешь, уже до мелочей знаешь своё дело, ребята привыкли к тебе, – и вдруг… Всё меняется, летит кувырком, и ты вроде не тот, и ученики не те. Не сразу придёшь в себя после такой передряги… Гаухар как раз переживает сейчас такое испытание. Тут есть над чем призадуматься. Впрочем, она, кажется, знает, что надо делать. Но горький урок этот запомнит.

* * *

Утром Гаухар, как всегда, скромно, но аккуратно одетая, явилась в школу за полчаса до звонка на первый урок. Сказать правду, мужчины-коллеги не обходили её своим вниманием. Даже завуч, человек немногословный, педантичный, заметил: «Вы, Гаухар-ханум, словно изнутри светитесь».

Учителей, особенно учительниц, являвшихся в класс небрежно одетыми, Гаухар в душе строго осуждала. Неряшливость казалась ей прежде всего неуважением к школе. Ещё на третьем году её работы в группу Гаухар перевели из параллельного класса мальчика, слывшего озорником. Его неоднократно уличали в неблаговидном поведении: свою учительницу он рисовал в тетрадке в виде лохматого чёрта, и чтоб не оставалось сомнений, кто был прообразом рисунка, он ставил под ним имя своей учительницы. Надо сказать, что сам «художник» был великим неряхой. Приходил в школу грязным, растрёпанным, вероятно, даже неумытым. При первом же знакомстве с мальчиком Гаухар вернула его домой, строго приказала сходить в этот же день в баню, постричься, надеть чистую рубашку и завтра явиться на занятия.

Мальчик не задумываясь ответил, поразив Гаухар дерзостью:

– Пусть Раушания-апа сперва сама сходит в баню, вымоет шею, причешется и пришьёт пуговицу к кофточке, потом и я пойду мыться.

Раушания – прежняя учительница мальчика. Неряшливая по внешнему своему виду, она ещё допускала грубое обращение с учениками.