Избранные произведения. Том II

Жан наткнулся на тело русского офицера, убедился в том, что за время его короткой отлучки в арсенале ничего не произошло, и не мешкая принялся подпиливать верхний край одной из бочек. После десятиминутных усилий ему удалось добраться до содержимого бочки.

Порох в бочке оказался зернистый, сыпучий и очень сухой. Оторве некогда было готовить фитиль. Действуя с присущей ему беспримерной отвагой, он воткнул горящую свечу в самую середину бочки.

«Пламя доберется до пороха не раньше, чем через два часа, — рассудил он. — И не зваться мне Оторвой, если через два часа наверху все не полетит вверх тормашками!»

Наш зуав собрался было идти, но вдруг споткнулся о русскую шинель, которую сбросил на пол. Подобрав ее, он вдруг начал хохотать — ему в голову пришла забавная мысль.

«Я надену ее и в ней вернусь в наши траншеи. Меня примут за московца, который ведет пленника-зуава… лже-Оторву. Вот будет комедия!»

Молодой человек возвратился в свое укрытие, обулся, погладил собаку, взвалил на плечо пожитки и сказал пленнику:

— Пошли!

Предатель тем временем пришел в себя. Он понимал ужас своего положения и упирался изо всех сил. Оторва невозмутимо зажал в кулаке конец веревки со скользящим узлом и поволочил пленника за собой.

Задыхаясь, хрипя, спотыкаясь и падая, подгоняемый пинками, ударами приклада и собачьими зубами, несчастный тащился, словно строптивая скотина, которую тянут за повод. Так они добрались под огнем до воронки от бомбы прямо напротив Третьей батареи.

Остальное известно: взрыв люнета Белкина, принудивший русских к отступлению, триумфальное появление Оторвы на батарее и его встреча со Вторым зуавским полком.

В ту минуту, когда Оторва, приветствуемый полком, рапортовал «Здесь!» своему полковнику, к ним рысью подскакал крупный гнедой конь генерала Боске. Генерал увидел сияющего Оторву и рядом с ним дрожавшего от ужаса лже-зуава.

— Сержант Дюре! — воскликнул он, пораженный. — Штабной писарь! Теперь все понятно!

Негодяй словно бы пробудился от кошмарного сна. Он хотел взять наглостью! Бормотал что-то несвязное, протестовал, утверждал, будто он невиновен. Оторва прервал Дюре громовым голосом:

— Молчи, мерзавец! Трибунал, перед которым я должен был предстать вместо тебя, спросит, почему твои карманы набиты золотом, почему на тебе чужой мундир, что ты делал в том месте, где я тебя сцапал! И ты ничего не сможешь ответить, потому что за тебя говорят факты, и их красноречие убийственно. Потому что предатель — ты! Господин полковник!.. Простите, что я говорил без вашего приказа… Гнев переполняет меня…

— Мы прощаем тебя, Оторва, — с доброй улыбкой ответил генерал Боске. — Займи свое место в полку. Вы разрешаете, не правда ли, полковник? Иди, сержант Оторва…

— Сержант, господин генерал? О, благодарю вас!

— Да, пока сержант. Главнокомандующий обещал тебе эполеты…[1602] У тебя будет случай их заработать!

Часть III. БРАТЬЯ-ВРАГИ

Глава 19

^{Генерал Пелисье. — Новый главнокомандующий. — Конец зимы. — Спектакль зуавов. — Артисты-любители. — Гала-представление. — Возвращение на родину. — Виктуар и Грегуар. — Прерванное представление. — К оружию!}

* * *

Зима 1854 года под Севастополем выдалась небывало суровая. Страдали жители осажденного города, еще более — осаждающие.

Морозы доходили до двадцати градусов! Снегопады сменялись внезапной оттепелью с ураганным ветром, проливные дожди превращали земляные укрепления в море грязи.

Люди мерзли, стоя на месте, или шлепали по колено в вязкой каше. Их снабдили деревянными башмаками, гамашами, бараньими шкурами, подбитыми мехом шапками. Под этим убранством прятались нарядные мундиры.

Ничто, кроме оружия, не обличало в них военных. Потешным и трагическим маскарадом выглядело это сборище людей с изможденными лицами, лихорадочным блеском в глазах и заиндевевшими бородами, из которых торчали ледышки. Однако, несмотря на болезни, нехватку продовольствия, непогоду, перебои со снабжением, затрудненное передвижение, жесткий военный распорядок и дисциплина не нарушались, тяжелые работы шли своим чередом.

Ожесточенный поединок между союзными армиями и славным городом продолжался с короткими передышками, когда все валились с ног от усталости. Крупные операции не производились, но постоянные перестрелки не давали бойцам вздохнуть. Временами возобновлялся артиллерийский обстрел, и пушки грохотали под снежным саваном. Так проходил день за днем, не принося ничего, кроме лишений, страданий, скорби по погибшим.

Ничего выдающегося в этот мрачный период как будто и не происходило, если не считать самоотверженности и безымянного героизма, проявленного всеми — от командиров до солдат. Лишь несколько событий заслуживали внимания.