Избранные произведения. Том II

Триста ступенек вниз — он считал, — затем поперек дна пролома за час до заката. Над темными стенами светило фиолетовое небо. На дне, устланном тенистым песком, дороги не было, и он сосредоточил внимание на скалах и растениях, что были там повсюду. Пока он бежал между ними, уловил взглядом светлые цветы на верхушке бочкообразного кактуса, которые сияли, как само небо. Да и его тело тоже сияло под конец бегового дня и в преддверии ужина. Голод же терзал его изнутри, порождая слабость, которая становилась все более неприятной с каждой минутой.

Найдя лестницу на западной стене, он стал по ней взбираться, то ускоряясь, то замедляясь. Он поднимался вверх большими размеренными шагами, поворачивая то влево, то вправо, восхищаясь удачным расположением этого прохода сквозь систему трещин. Раньше ему приходилось почти все время бежать вдоль каменной стены высотой по пояс с одной стороны, прерывающейся куском голой скалы, где строителям пришлось пойти на крайность, закрепив на болтах крепкую магниевую лестницу.

Он торопливо поднялся по новой лестнице, от усталости собственные мышцы казались ему гигантскими эластичными резинками. Слева от лестницы, на отдельной плите, находился ровный участок с великолепным видом на длинный узкий каньон, простирающийся внизу. Он свернул с дороги и прекратил свой бег. Сел на камень, который был здесь вместо стула. Дул крепкий ветер, и Ниргал раскрыл свой маленький грибообразный шатер, который в темноте казался прозрачным. Постельные принадлежности, лампа, планшет — все было поспешно извлечено из поясной сумки, где он копался в поисках еды, вещи словно отполировались за годы пользования и были легкими, как перышки: вся сумка весила меньше трех килограммов. А потом он нашел в задней части плиту на батарейках, пищевую сумку и бутылку с водой.

Сумерки проходили с гималайским величием, а он тем временем разогревал котелок с порошковым супом, скрестив ноги на подушке и прислонившись к прозрачной стенке шатра. Утомленные мышцы ощущали блаженство от обычного сидения. Заканчивался еще один прекрасный день.

Проворочавшись всю ночь, он поднялся при предрассветном холодном ветре, быстро собрался, весь дрожа, и снова побежал на запад. Преодолев последние ухабы Ароматов, он оказался на северном побережье залива Ганг. Темно-синяя гладь залива лежала теперь слева от него. Здесь длинные пляжи были усеяны песчаными дюнами, поросшими короткой травой, бежать по которой было легче. Ниргал мчался в своем ритме, бросая беглые взгляды то на море, то на тайгу, что тянулась справа. Вдоль береговой линии высадили миллионы деревьев, которые должны были придать устойчивость земле и ослабить пылевые бури. Большой лес в Офире — один из наименее заселенных регионов Марса: в первые годы его существования его редко посещали, здесь никогда не было шатровых городов, путешествовать сюда не решались из-за глубоких отложений пыли и частиц. Теперь эти отложения были кое-как укреплены лесом, но вблизи ручьев они превращались в болота и топи с непрочными лёссовыми обрывами, из-за которых случались бреши в решетчатой крыше из веток и листьев. Ниргал держался границы леса и моря, бежал по дюнам или участкам мелких деревьев. Он пересек несколько небольших мостов, соединявших берега речных устьев. Затем заночевал на пляже, убаюканный звуками разбивающихся волн.

Проснувшись на рассвете, направил путь по тропе, тянувшейся под навесом из листьев, — побережье уже было преграждено дамбой каньона Ганг. День был тусклым и холодным. В этот час казалось, будто каждый объект превратился в собственную тень. От дороги ответвлялись слабо различимые тропы, уводя налево, в гору. Лес в этих местах был по большей части хвойным: здесь росли высокие красные секвойи, окруженные более низкими соснами и можжевельником. Поверхность почвы устилали сухие иголки. Там, где было более влажно, сквозь этот коричневый ковер пробивались папоротники, лишь усложняя своими архаичными фракталами узор из солнечных бликов. Между узкими травянистыми островками вился ручей. Здесь редко когда открывался обзор более чем на сто метров вперед. Преобладали зеленые и коричневые цвета, красный был виден только в грубой коре секвой. На ковре, словно живые, танцевали лучи света. Ниргал бежал прочь от самого себя, завороженный, минуя эти пучки лучей. Он перепрыгивал через неглубокие ручьи, с камней — на поросшие папоротником поляны. Он словно пересекал комнату, к которой примыкали коридоры, уводившие в похожие комнаты — выше и ниже по течению. Слева журчал небольшой водопад.

Он остановился, чтобы напиться у ручья. А когда поднялся, увидел сурка, который, переваливаясь, шел по мху под водопадом. У Ниргала кольнуло сердце. Сурок попил, вымыл лапы и морду, но не заметил его.

Затем послышался шорох, и сурок сорвался с места, но его тут же накрыла пятнистая шерсть, мелькнули белые зубы — крупная рысь пронзила ему горло, сжав его мощными челюстями и крепко встряхнув, после чего прижала к земле огромной лапой.