Избранные произведения. Том II

Женщина была довольна. Спортсмены сосредотачивали все усилия в момент своего действия, затем расслаблялись — или пытались расслабиться, — растягивая мышцы и перебрасываясь шутками. Здесь не было ни судей, ни табло — только несколько помощников вроде Сакса. Люди сменяли друг друга, проводя те соревнования, в которых не участвовали сами. С громким хлопком начались состязания в беге. Время засекали вручную, называя результаты вслух и выводя их на экраны. Толкание ядра по-прежнему выглядело тяжелым и нескладным. Копья, казалось, улетали в бесконечность. Прыгуны в высоту, к удивлению Майи и Мишеля, не могли брать выше четырех метров. В длину прыгали на двадцать, и исполнение прыжка выглядело потрясающе: атлеты махали ногами на протяжении всего прыжка, который длился четыре-пять секунд, и пересекали таким образом приличный кусок поля.

Ближе к вечеру начались забеги на короткие дистанции. Как и в других дисциплинах, мужчины и женщины соревновались вместе, и все были одеты в трико.

— Интересно, не уменьшился ли в этих людях половой диморфизм? — сказал Мишель, наблюдая за тем, как спортсмены разогревались перед стартом. — Для них все стало намного менее гендеризировано: они выполняют одну и ту же работу — только женщины раз в жизни беременеют, и то не все, — занимаются одними и теми же видами спорта, развивают одни и те же мышцы…

Майя, полностью уверовавшая в реальность нового вида людей, к этому замечанию отнеслась с издевкой:

— Тогда почему ты все время пялишься на женщин?

Мишель ухмыльнулся.

— Ну я-то вижу разницу, но я отношусь к старому виду. Мне просто интересно, видят ли это они.

Майя громко рассмеялась.

— Да ну, ты посмотри туда или вон туда, — она указала на спортсменок. — Пропорции, лица…

— Да, вижу. Но все же, это не как… скажем, Бардо и Атлас, если ты понимаешь, о чем я.

— Понимаю. Эти симпатичнее.

Мишель кивнул. Майя подумала, что он об этом и говорил с самого начала. На Марсе, наконец, должно стать очевидным, что все они — боги и богини, которым полагается жить в священном довольствии… И половые различия были заметны. Впрочем, она тоже относилась к старому виду, и дело могло быть в ней. Но тот бегун… ах! И вон женщина, пусть и с короткими сильными ногами, узкими бедрами и плоской грудью. А кто это рядом с ней? Еще одна женщина… Хотя нет, мужчина! Прыгун в высоту, изящный, как танцор, — хотя у всех, кто занимался этой дисциплиной, имелись проблемы — Сакс пробормотал что-то о какой-то траве. И все же, даже несмотря на то, что некоторые из них выглядели слегка андрогинными, пол большинства было довольно легко определить.

— Сама видишь, о чем я, — сказал Мишель, понаблюдав за ней.

— Вроде бы. Но интересно, молодежь действительно видит это по-другому? Если с патриархатом покончено, то должен неизбежно появиться новый социальный баланс полов…

— Это то, чего требуют в Дорсе Бревиа.

— Тогда, может, это и создает проблемы для иммиграции с Земли? Не ее объем, а само то, что прибывающие люди происходят из более старых культур. Они будто прилетают из средневековья и вдруг встречают тут этих огромных минойцев, с их почти одинаковыми мужчинами и женщинами…

— И новым коллективным подсознанием.

— Да, наверное. И прибывшие не могут с этим совладать. Они теснятся в иммигрантских гетто или даже в новых городах, где соблюдают свои традиции. Сохраняют связь с домом и ненавидят все здешнее, и их старые культуры снова пронизывает ксенофобия и мизогиния — по отношению как к их женщинам, так и к уроженкам.

Она действительно слышала о проблемах в городах — в Шеффилде и по всей восточной Фарсиде. Случалось, что молодые уроженки выбивали дерьмо из удивленных иммигрировавших обидчиков; иногда бывало и наоборот.

— И молодым уроженцам это не нравится. Им кажется, что они подпускают к себе каких-то чудовищ.

Мишель изобразил гримасу.

— Земные культуры насквозь невротичны, а когда невротичное сталкивается со здоровым, обычно оно становится еще более невротичным, чем когда-либо. А здоровое просто не знает, что делать.

— Вот они и стоят за запрет иммиграции. И толкают нас к новой войне.

Но Мишель отвлекся: начинался очередной забег. Атлеты были быстры, но и быстрей не в два с половиной раза, чем на Терре, как следовало ожидать исходя из разницы в гравитации. Они испытывали те же проблемы, что и прыгуны в высоту, но на протяжении всего забега: они отрывались от земли с таким ускорением, что нужно было держаться очень низко, чтобы не подскакивать слишком высоко над дорожкой. На коротких дистанциях они так сильно наклонялись вперед, что едва не падали лицом вниз, и яростно работали ногами. На более длинных выравнивались почти прямо и начинали грести по воздуху, будто плыли стоя, при этом их шаги удлинялись все сильнее и сильнее, пока не начинало казаться, что они скачут, как кенгуру, только сменяя ноги поочередно, а не на обеих сразу. Это зрелище напоминало Майе, как Питер и Джеки, самые быстрые в Зиготе, бегали по пляжу под полярным куполом — тогда они сами выработали для себя похожий стиль.