Избранные произведения. Том III

Меня словно молния поразила в душу. Покончил с собой!

Мать все меньше и меньше говорила о том, кто меня породил и остался ее великой возвышенной любовью, но продолжала поддерживать с моего раннего детства эту выдумку об унесшем его испанском гриппе. Дескать, он умер от болезни…

И вот выдумка развалилась.

Я ничего не сказал своему репетитору, не возопил: «Да ведь я же сын этого самоубийцы!» Наоборот, спокойно изобразил интерес, чтобы узнать побольше об обстоятельствах драмы.

Вернувшись домой, я тоже ничего не сказал. Промолчал, замкнув это открытие в самой глубине своего существа. И оно стало опустошать меня изнутри.

Моя мысль беспрестанно к нему возвращалась. «Он покончил с собой. Почему?.. Я сын человека, который наложил на себя руки».

Никогда не надо скрывать от детей такого рода события, которые касаются самого корня их жизни. Не надо скрывать от брошенных детей, что они были брошены, от приемных, что были приняты, а от сыновей самоубийц — какая драма лишила их отца.

Надо сообщать им это довольно рано, мягко, чтобы правда, войдя в них, успела там обжиться, чтобы родилось что-то вроде привычки к изначальной трагедии. Иначе всегда всплывет какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, завеса падет и обнаружится правда. Узнать внезапно, в пору отрочества, в том возрасте, когда душа еще хрупка, что происходишь от человека, который пустил себе пулю в сердце, не может не вызвать глубокого смятения. И молчание, к которому я себя обязал, ничего не улаживало.

Сколько неотвязных вопросов! Почему, едва вкусив славы, он уничтожил себя? Не повлиял ли я отчасти, самим своим существованием, на его решение? Может, ответственность за меня оказалась слишком тяжелой, чтобы он смог ее вынести? И какой по отношению к нему была роль моей матери, на которую я внезапно стал смотреть другими глазами? Совершая свой непоправимый поступок, он был всего на три года старше меня, восемнадцатилетнего. Имел ли я право жить дольше, чем он? И не передается ли склонность к самоубийству по наследству?

Последствием стал ужасный приступ тревоги, внезапно случившийся со мной во время экзаменов на степень бакалавра, как раз посреди письменной работы по математике. Незачем прибегать к психоанализу, чтобы обнаружить связь.

Девушка, писавшая неподалеку от меня, недавно упала в обморок. И это оказалось для меня заразительным. Я вдруг ощутил стеснение в груди, головокружение, туман перед глазами и жуткую близость неминуемой смерти. Пришлось выйти из зала, оставив свою письменную работу незаконченной.

Мне предстояло еще долгие месяцы мучиться от этих приступов тревоги на фоне повышенной эмоциональности. При этом меня преследовали навязчивые мысли о самоубийстве, я словно боролся с силой, желавшей выбросить меня в окно (от которого мне приходилось отстраняться), или толкнуть под колеса машин, или сунуть мне нож в руку, чтобы я зарезался. В меня вселился Танатос, или же Сатурн, пожиратель собственных детей.

И только война, где смерть угрожает извне, излечила меня от этого наваждения.

Глава 8

ПЕРВЫЙ ШАНС

Но Юпитер был бдителен и собирался подарить мне в качестве возмещения мой первый шанс и мой первый успех.

Любопытная, но типично французская традиция, Всеобщий конкурс учащихся был учрежден в середине XVIII века одним гуманистом, аббатом Лежандром, с целью выявить «юную элиту нации». Сначала он охватывал лишь учащихся Парижа, затем был распространен на Версаль, а впоследствии и на всю Францию. С наступлением XX века его упразднили, потому что он якобы не отвечал духу равенства (уже!), но около 1924 года восстановили. Это своего рода олимпиада в рамках среднего образования.

Стать одним из его участников — уже отличие. Но награда победителям — всего лишь несколько книг да иногда какая-нибудь поездка. Это просто соревнование ради чести — чести отличиться, чести быть лучшим. Это также конкурс первого шанса, поскольку, как и во всяком соревновании, он тоже играет тут свою роль. Капля золота, падающая на юношеское чело.

Список его лауреатов, который начинается с Тюрго и Лавуазье, а продолжается Гюго, Сен-Бевом, Мюссе, впечатляет множеством писателей, ученых, государственных деятелей. Жорес тут соседствует с Барресом, Леон Блюм с Андре Тардье, Андре Моруа с Жоржем Помпиду.

В общем, той весной 1936 года я был избран для участия в конкурсе на лучшее сочинение. Он состоялся за несколько недель до экзамена на степень бакалавра в зале Сорбонны. Одна сидевшая неподалеку конкурентка, довольно красивая, с греческим профилем, уже лишилась чувств; но ее обморок не оказал на меня физического воздействия, наверняка потому, что я писал по предмету, в котором был силен. Инцидент лишь вдохновил на следующий день мое стихотворение:

Вы могли бы умереть в шестнадцать лет и в мае…

Нам предстояло прокомментировать заявление крупного промышленника, сделанное в недавно опубликованном интервью: «Люди и вещи — вот реальность; что толку властвовать над бумажным миром».