— Судить тебя никто не собирается, хотя, может, и стоило бы. Всем молодым, что недавно переступили порог нашего цеха, завтра в твоём присутствии или без тебя, всё равно, мы расскажем и покажем, что это такое — настоящая честь рабочего человека. Запомни, с тобой или без тебя, а собрание состоится!
— Запомню! — Лавочка с остервенением выругался.
Лука сморщился, как от зубной боли и, не сказав ни слова, отошёл. Издали посмотрел на свой станок. Феропонт по-прежнему склонился над суппортом, планшайба вертится медленно, осторожно. В глазах парня острая сосредоточенность и радость, почти ликование. И пусть это простой фланец, всё равно — деталь установил, выверил и проточил он сам. Один, без подсказки! Хватило смелости и умения. Лука подошёл поближе, остановился у станка. Феропонт оглянулся, вздрогнул, резец дёрнулся, дюралевый фланец скрипнул и вырвался из зажимов планшайбы. Лицо парня покрылось багровыми пятнами, особенно заметными на нежно-розовой коже, глаза испуганно скользнули в сторону, избегая взгляда Луки.
— Я хотел. — начал он сбивчиво. — Я только хотел…
— И очень хорошо, что решился, — перебил его Лука. — Только уж когда берёшься за дело, гайки завёртывай крепче и резец не дёргай.
— Это случайно, от неожиданности. Ты так тихо подошёл, я не слышал…
— А что, нужно, чтобы впереди меня оркестр шёл?
— Нет, я испугался, — сказал Феропонт. — Это у меня, видимо, нервы сдали. Первый же раз один. Вот я и сорвался, тебя увидев. Фланец запорол. Что теперь делать, тебе же, учитель, брак запишут… — Он уже успокоился, принял свой обычный снисходительно-покровительственный тон, спрятался за надёжным щитом развязности.
— Не думаю, — ответил Лука. — Ты же осторожно работал, стружку снял тоненькую, вот здесь миллиметра два уберём и следа не останется.
Он вставил в планшайбу фланец, затянул гайки, включил передачу, не ту, медленную, что была у Феропонта, а скорую: даже взвизгнул, запел серебристый дюраль.
Феропонт посмотрел, как переделывает Лука его работу, и в глазах парня заискрилась откровенная зависть. Ну, почему он сам не мог вот так крепко, надёжно затянуть гайки, пустить станок на полный ход? Ничего не скажешь, красиво работает Лихобор.
— Ну вот, всё на высшем уровне, — сказал Лука, снимая фланец. — Ни один контролёр не придерётся. А я долго смотрел, как ты работал — выйдет из тебя настоящий токарь!
Лицо Феропонта вспыхнуло от удовольствия, потом, словно устыдясь своего чувства, он небрежно заявил:
— Вот она, социалистическая сознательность: инструктор-наставник стоит и любуется своим учеником, ждёт, пока тот запорет заготовку. И даже пальцем не пошевелил, чтобы ему помешать. Ты, конечно, вообразил, что в моём лице воспитал талантливого токаря, зачинателя новой рабочей династии?
— Трепач ты талантливый, это уж точно, здорово у тебя язык подвешен. — Лука засмеялся. — Если бы так работал, как болтаешь, цены бы тебе не было. Но лицо твоё я видел. Очень интересное было выражение…
Феропонт нахмурился, сверкнул на Луку тёмными глазами.
— Едва ли ты смог заметить что-нибудь особенное.
— Ну, особенного, конечно, ничего не было. Тащи на контроль эти фланцы, у нас ещё знаешь сколько работы?
Парень сердито вздохнул и отошёл от станка. Странное чувство охватило его: и недовольство собой (не сумел до конца довести работу), и гордость (всё-таки отважился самостоятельно взяться), и радость от воспоминания о том кратком мгновении, когда довелось почувствовать, как покорно подчиняется мощный станок каждому его движению, и странное смущение оттого, что Лука будто бы прочитал его мысли.
Впрочем, краснеть за них нечего. Не боги горшки обжигают. Токарем он, конечно, будет и докажет всем, какая это несложная задача для такого парня, как Феропонт Тимченко. А вот они конструкторами-композиторами не станут. Хоть тресни! Они будут только слушать его мелодии и млеть под звуки поющих печальнострастных электрогитар. Он всегда мечтал о будущем со сладостным чувством своего превосходства над окружающими, но на этот раз мечты почему-то не принесли ему гордого удовлетворения. Парень даже удивился: с чего бы это, право? Вроде бы ничего особенного не случилось, все на своём месте, но сегодня он впервые в жизни самостоятельно проточил фланец, и от этого как-то непривычно, тревожно на сердце. Словно его красивая мечта дала трещину, пусть слабую, еле заметную, но всё-таки трещину. Глупости, завтра как ветром сдует все эти переживания. Подумаешь, фланец проточил, историческое событие мирового масштаба!
В тот вечер Лука вернулся домой уставший, помылся, лёг. Всё тело ныло от напряжения, но на сердце было легко, покойно и радостно.
С удовольствием почувствовал, как тяжелеют веки, и вздрогнул. В дверь кто-то осторожно постучал. Лука открыл: на пороге стояла Степанида Лавочка, одетая в светлое пальто и оттого ещё более полная и массивная.
— Проходите, Степанида Трофимовна. Садитесь, — предложил Лука, когда женщина, сняв пальто и на удивление легко ступая, прошла в комнату.