— А ты не переживаешь? Жаль.
— Это с какой же стати? По-твоему, я должен переживать за всякого прохиндея, который готов превратить цех в своё подсобное хозяйство?
— Приказать себе переживать человек не может. Или у него есть это чувство, или его нет. А на нет, как говорится, и суда нет.
— И отсюда прямой вывод о моей неполноценности и отсутствии коммунистической сознательности.
— Выводы делать преждевременно, но родным для тебя наш цех ещё не стал, — сказал Лука.
Феропонт возмутился:
— Ты хочешь, чтобы это случилось за какие-нибудь два месяца. Не рановато ли?
— Хорошо, давай заготовку. Что у нас сегодня?
— Обточка сектора управления двигателями.
— Ясно. Смотри, как его надо закреплять. Видишь, насколько тонок дюраль и, следовательно, какая должна быть точность…
— Это уже не точность, а почти нежность.
Они работали вместе, и случались минуты, когда Луке достаточно было только подумать, как Феропонт догадывался, что от него хочет инструктор.
В обеденный перерыв в красном уголке собрались рабочие. Никто на этот раз не смеялся. Люди устали от затяжной штурмовщины, большие заработки не радовали. Но без «землетрясения», как говорил Горегляд, перейти к выпуску новой модели самолёта не было возможности. Все это понимали, никто не жаловался, только нервы у всех натянуты, как струны. Осторожнее с ними, не оборви!
Борис Лавочка пришёл в красный уголок с таким видом, словно ему предстояло получить премию. Улыбнулся, хотел было пошутить, но не решился: многовато вокруг хмурых лиц, не до шуток. Лука Лихобор, проходя к столу президиума, отвёл взгляд от ищущих глаз Бориса, и именно эта деталь взволновала и встревожила Ларочку. Что они надумали, профсоюзные вожди?
Начальник цеха и парторг сели в сторонке — профсоюзное собрание, не хотят мешать, пусть, мол, разбираются сами рабочие.
— Товарищи, — сказал Лука Лихобор и подумал, как же хорошо звучит в трудную минуту это привычное слово «товарищи», — мы собрались сегодня, чтобы поговорить о Борисе Лавочке. О его жизни и доле, о работе и будущем.
Вынул откуда-то из-под стола и положил перед собой спиннинговую катушку, холодный дюраль блеснул матовым серебром.
— Полюбуйтесь, товарищи, что делает в нашем цехе токарь Борис Лавочка. И это не случайность. Вот акты из милиции и вытрезвителя, оказывается, Лавочка и там бывает чаще, нежели мы с вами знаем. Когда-то мы сами спрашивали себя: а где он деньги берёт на водку? Теперь всё ясно: за такую спиннинговую катушку рублей десять дадут.
— Иногда и пятнадцать, — добродушно, будто речь шла не о нём, поправил Лавочка.
— Вот видите, даже и пятнадцать. А производство своё Лавочка поставил на широкую ногу.
— Товарищем ты меня уже не называешь, — возмутился Лавочка. — Да мне плевать на это! Хоть горшком назови, только в печь не сажай.
— Вот собрание и решит, куда тебя сажать.
— Руки коротки, — спокойно и уверенно бросил токарь. — Выгнать меня можете, посадить — дудки!
— Хорошо, тебе потом дадим слово. Есть вопросы, товарищи?
— Из каких материалов катушки? Из краденых? — спросил Бородай.
— Это трудно сказать, видимо, из отходов дюраля, непригодных для производства. Но, строго говоря, материалы, конечно, краденые, потому что этот металл снова идёт на переплавку. Ещё какие вопросы?
— На сколько я выполнил план прошлого месяца? — нахально посматривая на Лихобора и ухмыляясь, спросил Лавочка.
— На сто семь процентов, — ответил Лихобор, он хорошо подготовился к собранию.
— Ого-о-о! — довольно прокатилось по красному уголку.
— Да, токарь Лавочка — прекрасный мастер, и вы можете представить, сколько деталей для новой машины он мог бы дать за время работы над этими катушками. Именно потому, что у него золотые руки, администрация не уволила его с завода, а согласилась обсудить на профсоюзном собрании. И я предлагаю, товарищи, высказаться ясно и определённо, с конкретными предложениями, чтобы сам Лавочка хорошо знал наши взгляды на его предпринимательскую деятельность. Он в нашем коллективе больше десятка лет, у нас вырос в настоящего мастера, значит, мы за него отвечаем. Есть ещё вопросы?
— Что мы ему можем сделать?
— Что захотим. Можем просить администрацию уволить с завода, а можем передать дело в суд…
— Не имеете права! — крикнул Лавочка. — Я не вор.
— Имеем право. А крал ты или не крал, это следствие установит. Можем выговор влепить или занести на чёрную доску… — Лука на мгновение замолк, колеблясь, говорить или нет. — Наконец, можем исключить из профсоюза.
— Как это исключить из профсоюза? — Лавочка побледнел от неожиданности. — Не имеете такого права!