Избранные произведения в 2 томах. Том 2

Васька приступил к этому по-своему. В тот день, когда мы познакомились, придя домой, он запустил свою шляпу прямо с головы в трескучий огонь печи, метавшийся под сводом, который раскалялся в ожидании хлебных караваев.

Пламя жадно и весело съело шляпу вмиг, а Васька смотрел и щурился от счастья. Но именно в этот миг за его спиной появился отец и снова вытянул его ладонью, на этот раз правой, да так, что Васька сам чуть не влетел в печку.

— За шляпу деньгами плачено! — сурово сказал отец. — А деньги не сжигают!

Все это я узнал позже, когда, напрасно прождав Ваську у реки, с тоской услышал от мальчишек, что отец запер его на сутки в сарае.

Я пробрался по лопухам к дощатому сараю на задворках Васькиного дома. Листья у лопухов были огромные, как рыцарские щиты. И прятали крапиву. Она таилась под ними, такая злющая, что слезы повисли на моих вытаращенных глазах и затуманили мир, пока я добрался. При каждом движении крапива впивалась в мои голые ноги щучьими зубами.

— Ты? — услышал я радостный шепот Васьки.

— Ага, — обрадовался и я, суча ногами.

— А я тебя вижу! В щелку. Я в нее зырю!

Васька меня видел, а я его нет, хоть и прижался к щелке глазом с воли. В сарае хранилась темнота.

— Поплюй и потри! — трубным голосом скомандовал мне Васька, видно трубя в ладони, приложенные к щели.

Поплевав на свои ладони, я потер волдыри, вздувшиеся на ногах белыми желудями. А лицо мое снова опахнуло Васькиным дыханием.

— На!

— Что это?

— От лодки.

В щелку высунулся ключ, узкий и тонкий, как гвоздь. Он упал, но я стал ковыряться в лопухах и крапиве и нашел его.

— Плыви! Уговор дороже денег.

— А отец… ничего?

— Он мне позволяет брать ключ, когда я хочу. Ключ, должно быть, висел в сарае на стенке, а теперь был в моем кулаке.

Я держал ключ от лодки. Крутогрудой. Желанной. Доступной. Одно только было неясно — как я поплыву. Я никогда не садился в лодку. Однако я не мог отказаться и от Васькиной щедрости. Теперь это стало вопросом моей чести, как вопросом его чести было — сдержать слово. Так я впервые понял, что честь — это в некотором роде понятие общее. Чтобы один не уронил себя, другой обязан поддержать его.

Я повернул к реке, в лопухи и крапиву, а Васька затрубил:

— Эй! А весла?!

По команде Васьки я, крадучись, обошел сарай и увидел весла, подсунутые под дверь, с болтающимися на них рогатыми уключинами. Через минуту я нес их на плечах к реке, к причалу.

Ключ легко отпер замок на цепи. Цепь забренчала и, грюкая, улеглась в носу лодки. А лодка, почувствовав свободу, сразу завиляла кормой, как довольная собака хвостом перед прогулкой. И вот ее подхватило течение…

Я уже вставил уключины в гнезда и взмахнул тяжелыми веслами. Раз, другой… Лодка пошла, заскользила, полетела. Так казалось мне. В глубине моей, где-то глубже сердца, смешались незнакомое, опьяняющее чувство легкости и растущей надежды, что Васькин отец увидит лодку из кузни, бывшей на берегу, под ветлами, и, конечно, остановит меня, вернет на берег.

В кузне звучно бахал молот, ему подтенькивал шустрый, прыгучий молоток. Кузнецы работали и не заметили меня. Дон-дон-дон… Тень-тень-тень… Это звучало музыкой, птичьими голосами простора полей и простора реки….

Я греб, поднимая весла и роняя с них ручьи и капли. Они повисали между веслами и водой, и загорались радуги, весь мир теперь смотрелся сквозь них. Все было в радугах. Зеленые вершины рослых ветел… Цапля, которая шагала вдоль берега по воде, ломая гибкие ноги в коленях и зябко поджимая их, как будто вода была очень холодная… Тонкие пики камышин и жирные блины кувшинок…

Я не сразу заметил, что из-за леса к солнцу ползла непомерная, в полнеба, туча. Словно из засады… Ее вдруг рассекло молнией, и она обронила гром, раскатившийся эхом. Страшно треснуло и громыхнуло еще раз…

Я не знал, что Сакмара такая коварная река. Это мне потом дед рассказывал:

— Летом, по ясному небу, откуда ни возьмись вдруг подползет тучища, разлопается и захлещет градом. Изо всех прорех! А ледышки-то — с кулак! Озвереет Сакмара — и ну валять лодки. Лучше бросай весла, пусть тянет, куда тянет, не спорь, не то перевернет!

Грр! Бух! Бах! Там, за тучей, все громыхало. Молнии вонзались в реку. Я махал веслами, растирая ладони в кровь, но лодка уже не слушалась, ее вертело на месте.

Зачем я поплыл? Ведь еще там, на шатких мостках, я разумно боялся.

Трах! Бах!

Рухнул дождь. Густые струи сомкнулись в стену, за которой сразу скрылись лес, поля, берега. Лодка стала быстро наполняться водой, оттого что, качаясь, зачерпывала ее через край. Вода уже добралась до моих колен. Река кипела. Белые гребни, вздутые ветром, катились ко мне. Булькали вокруг пузыри, проколотые струями ливня.

Высокий борт неожиданно вырос над моей головой, я уцепился за него, вода окатила меня, стараясь оторвать от лодки, но я не поддался, нет! Стало темней и тише. Лодка перевернулась, и я понял, что нахожусь под ней, как в темнице. Дождь густо барабанил по днищу, над моей головой. Я кричал и плакал, но теперь уж меня вовсе не мог услышать никто.