Избранные произведения. В 3 т. Т. 3: Псалом; Детоубийца

Толстой. Надобно также, государь, в народе дурное впечатление рассеять по случаю казни архирея Ростовского, коего почитали святым. Потому велел на торгах пустить через шпионов слух, что жестокой казни архирей был подвергнут через ошибку секретаря, которому была поручена экзекуция. Приговор же был не столь жесток.

Петр. От сиих святых старцев и главная отрава в народе. Старцам сиим пора пообщипать перьев и поубавить пуха. Не будут летать скоро, лицемеры. Скажут, что явилась икона-де в лесу или ином месте и явление было, чтоб на том месте монастырь сделать или пустыню. А монастырю без деревень быть нельзя. Древние монахи трудолюбивыми руками себе пищу добывали и нищих от себя питали. Эти же одной рукой крестятся, а обеими все крадут. Какие народу они воспитатели? Народ без воспитания церковного живет, и надобно мне, иные дела оставя, церковные делать. Вот идет Святая неделя, а опасение имею, что вновь будет непотребство да пьянство в народе. Потому велел при крестном ходе все кабаки запирать, велел ежегодно исповедоваться и по праздникам ходить к обедне под опасением штрафа. А также под штрафом стоять в церкви смирно и не разговаривать.

Толстой. Третьего дня зашел в церковь на Васильевском острове мужик один хмельной, снял с чаши воды святой крышку и прикрыл ею голову. Воду вылил. Наказан кнутом.

Петр. Плетью надобно за подобное. Про меня брешут, что я антихрист, я же обряды церковные чту и точно соблюдаю, но не соблюдаю постов, испросив разрешение на то Синода.

Толстой. Будете ли петь на клиросе, государь, и в какой церкви? Люблю послушать, как вы поете.

Петр. Да уж приглашен петь вместе с певчими Исаакия Долматского. Слава Богу, церковное воспитание имею. Могу держаться на клиросе не хуже любого дьячка и прочесть наизусть Евангелие и апостолов. Люблю попеть с добрыми певчими, особливо пасхальные каноны. (Поет.) «О, любезного, о, сладчайшего гласа…» Ноне и певчих-то добрых с трудом сыщешь. Под маской певчих всякий темный люд по монастырям хоронится. Потому велел певчих в монастыри не пускать. Поют и старицы хорошо, лишь бы вера была. А не так, что в церкви поют: спаси от бед, а на паперти деньги на убийства собирают.

Толстой. Духовенство наше обновления требует, ибо по селам священники так же, как и мужики, темны и невежи.

Петр. Да и архиреи иные лучше лишь формою. Пугают народ ужасами загробной жизни, а не умеют внушить уважение ни к себе, ни к храму Божьему. Семьсот лет заботятся о спасении души русского народа, а зайди в избы по деревням, глянь на образа, где на голове надлежит глазам да устам быть, одни точечки и образ стал. Потому указал сделать школу дешевой иконописи, а по иконам смотрение иметь живописцу малороссийскому Ивану Зарудневу.

Входит Екатерина.

Екатерина. Петруша, занят ли все? Имею разговор к тебе.

Петр(к Толстому и Румянцеву). Потерпите, господа? Дела семейные.

Толстой. Уж как не понять, государь. Потерпим. (Петр уходит с Екатериной.) Государыня, заступница, доброе сердце. А царевич через полученное прощение в животе своем уверен. (Тихо.) Государь намеренье имеет царевича из розыску живым вытащить и на иных отыграться. Одна надежда нам на девку, которая случай подаст для открытия главных тайностей. Ты, Александр Иванович, должен последить, чтоб девка с обозом аккуратно прибыла.

Румянцев. Следят люди мои при ней. Вот черные письма царевича к архиереям и Сенату никак не найдем. Видно, спрятала их девка, подороже торговать себя хочет.

Толстой. Без писем царевич попросту запутанный иными, а не умышленный политический преступник. Жениться на девке царевичу государь не позволит, а в монастырь отправить его может. Подобное же для нас всех и для России новой — смерть, поскольку царевич наследник законный, а здоровье государя слабо стало.

Румянцев. Бог поможет. Слава Богу, внутренний огнь открыли да тушим.

Толстой. Одно мне понятно, царевича живого оставлять нельзя ни в монастыре, ни в ином месте.

Входит Петр, устало садится на стул.

Петр. Господа, как быть судьею в собственном доме? Боюсь Бога, дабы не погрешить, ибо натурально есть, что люди в своих делах меньше видят, нежели другие. Також и врачи, хотя бы из всех искусней был, то не отважится свою болезнь сам лечить, а призывает других.

Толстой. Мы, государь, верные слуги ваши, готовы всемерно помочь вам сию страшную болезнь лечить.

Петр. Чтоб лечить, понять надобно, где она гнездится. Думаю, кабы не монахиня из Суздаля, не монах Яков, не Кикин, не Глебов да прочие, сын мой не дерзнул бы.

Толстой. Государь, любя вас и государыню вашу и великие дела ваши во благе Российской империи, должен сказать: болезнь в сыне вашем, который дает надежду всем силам враждебным вовне и внутри.

Петр. Ты мне, Толстой, страшные слова говоришь. Такие слова про сына моего без доказательства говорить не можно.

Румянцев. Государь, царевич писал письма, призывающие к бунту духовенство и Сенат.