Избранные произведения в двух томах. Том второй

Про него рассказывают, что он в самом начале своего пребывания на небе устроил большой скандал. Он пожелал сидеть рядом с Глинкой — и сел, говоря: “Мы — два Михаила и два композитора и потому должны сидеть рядом!” Его попросили пересесть, но он упирался, спорил, ругался, обвинял всех в “консерватизме”, ссылался на дружбу с Бородиным, напомнил, что он автор знаменитой “Перчатки” и т. д., и т. д. В конце концов его все-таки посадили рядом, со вторым скрипачом Мариинского театра. О скандале доложили кому следует. Вышел приказ: “Не давать Щ… две недели пива!!!” После этого, говорят, он упал в обморок. Щ… решительно всем здесь надоел: просит всех спеть его романсы и переложения рус. песен, заставляет учить его сольфеджио (даже Бетховена!), насильно составил из херувимов хор, вызывает всех на конкурс грации и уверяет, что он на земле лучше и грациознее всех танцевал “русскую”. Все от него бегут. Щ… очень жалуется на свое положение и уже просился о переводе его в ад. Он даже начал сочинять трио для трехголового Цербера и кантату для сатаны. Боюсь, что и в аду он всем надоест. Вот тебе пока беглые заметки о моей загробной жизни. Будь здоров, поклонись от меня твоим дамам. Любящий тебя и теперь твой покойник Ан. Л.”

О смерти, начиная с девяностых годов, Ан. К. неоднократно упоминает в письмах своих, не без затаенной тревоги.

5-V-1899. “Дядя Ларя крякнул. Да и все мы крякнем. Хорошо бы только вовремя”.

1-I-1902. “Делаю выписку из дневника Леонардо да Винчи”: “Когда я думал, что учусь жить, я только учился умирать. Вот вам и Новый год”.

Без даты: “Кого ни возьми в пример, какие все грустные концы (ну, почти концы)… В Африку, в Африку хочу ехать умирать!”

Вот она, эпоха, в которую жил Лядов! Хоть на смерть, на последнее это торжество уехать в сказочные страны.

Но, думая о смерти, Лядов полон был живых, мощных сил.

Фраза “Дорожите же бутоном, но еще больше распустившейся розой: она теперь дает всю силу своего аромата”, сказанная Лядовым о себе, полна героически-бесстрашного самосознания.

Как бы предчувствуя смерть, он знал, что жизнь для него едва началась.

Всей душой рвался он к новому, к новой жизни, к новым людям, опираясь только на свое мнение, на свой вкус, поддерживая своим авторитетом новое в искусстве. Как чувствуется эта жажда новизны в его жаркой дружбе со Скрябиным! Как убежденно говорит он “о новом” в своих письмах!

1 мая 1907. “Уверяю тебя, что зародилось новое и великое искусство”.

9 июля 1908. “Что я читаю? Метерлинка (философию), Уайльда, Пшибышевского и т. п., но только не старое. Сил нет перечитывать пережеванные мысли. Я очень склонен к покою тела, но не мысли. Старое перестало давать мне пищу — читаешь, как таблицу умножения. Мой идеал: найти в искусстве неземное. Искусство — царство “чего нет”. От реализма меня тошнит, как и от всего человеческого. Наступил переход: от человека к сверхчеловеку. Вы, конечно, над этим посмеетесь и будете наказаны: поезд пройдет мимо вас, вы останетесь, все по-прежнему в “Чудове”.

Корреспонденты Ан. К. остались в “Чудове”. А он умчался дальше, “в Африку”, на край земли, в неведомые дали. Его истинная современность оказалась с ним в разлуке.

Есть ли утешение, катарсис какой-нибудь в этой трагедии?

Его тоскующая музыка с нами — часть малая его души. И навсегда будет с народом русским, в неприкосновенной точности, в жуткой близости к нему самому. Ни мрамор, ни слово, ни цвет не запечатлевают так тончайших трепетаний духа, как пять нотных линеек.

Да будут благословенны они.

1916

ИЛЬЯ РЕПИН

К великой печали после первой вести о Репине недолго заставила себя ждать и вторая: о его кончине.

На семьдесят пятом году, в том же месяце, в котором родился, быть может, в тот же день — дата неизвестна — почил великий старец.

Живописцы живут долго, даже в России, по-видимому, их чисто зрительная профессия развивает благодетельное спокойствие в организме. И Репин мог бы прожить еще добрый десяток лет, но жестокая эпоха ускорила его отход в вечность и сделала этот отход мученическим.

Окидывая взором его неутомимую жизнь, прежде всего видишь, что в пантеоне русской культуры место ему принадлежит одно из виднейших, в ряду его гениальных современников: Льва Толстого, Менделеева, Римского-Корсакова.

Эта славная плеяда русских гениев еще многим поколениям будет казаться великанами.

Они — основоположники русской культуры.

Они — славные продолжатели того дела, которое в одиночестве начато было сначала Ломоносовым, потом Пушкиным.

И каждому из них в своей области приходилось быть первым пахарем.

Оттого такой богатырской свежестью веет от их творчества, оттого так молоды были они в работе, даже достигнув преклонного возраста.

Все эти черты в высшей мере присущи Репину.

Оттого, сознавая его смерть, испытываешь, кроме боли и горя, еще и возвышенное, просветленное чувство удовлетворенности его жизнью.

Внутренне бурная, она не была богата внешними событиями.

По правде сказать, мы ее мало знаем. Нет даже полного, научно составленного списка картин Репина, не то что биографии.