Избранные произведения в одном томе

Верна говорит, что у нее тоже одиночная каюта. Оно того стоит, потому что иначе невозможно как следует расслабиться. Она так чувственно протягивает слово «расслабиться», что оно приводит на ум эротические конвульсии на атласных простынях.

Прогуливаясь по кораблю после ужина, Верна бросает взгляд на доску присутствия и обнаруживает, что ее табличка и табличка Боба расположены недалеко друг от друга. Она заходит в сувенирный магазин и покупает дешевые перчатки. Она читала много детективов.

Следующий день начинается с лекции по геологии. Лектор — энергичный молодой геолог, пробудивший немалый интерес аудитории (особенно женской ее части). В результате колоссального везения, а также изменений в расписании, вызванных паковым льдом, они совершат дополнительную высадку на берег, где смогут осмотреть геологическое чудо, которое видели очень немногие. Им посчастливится увидеть самые ранние в мире окаменелые строматолиты, которым 1,9 миллиона лет. Они образовались, когда на свете еще не было рыб, динозавров, млекопитающих — это самая ранняя из сохранившихся форм жизни на планете. Что такое строматолит? — риторически вопрошает он, сверкая глазами. Это слово происходит от греческого «строма», подстилка, и корня «лит», означающего камень. Каменная подстилка: окаменелая подушка, образованная множеством слоев сине-зеленых водорослей. Слои нарастали друг на друга, образуя нечто вроде купола или кочки. Именно эти сине-зеленые водоросли выработали кислород, которым мы все дышим. Потрясающе, правда?

За обедом морщинистый человечек, сосед Верны по столу, брюзжит: он-то надеялся увидеть нечто поинтереснее камней. Он тоже Боб — Верна провела инвентаризацию. Лишний Боб никогда не помешает.

— А я очень хочу их увидеть, — говорит она. — Каменные подстилки.

Слово «подстилка» она произносит с крохотной ноткой намека, и Боб Второй одобрительно блестит глазами в ответ. Вот уж действительно, нет мужчины, который был бы слишком стар для флирта.

После кофе она выходит на палубу и разглядывает землю, к которой они приближаются, в бинокль. Здесь сейчас осень; листья на карликовых деревьях, змеящихся по земле, как лозы — красные, оранжевые, желтые, багряные. Из них складками и волнами торчат скалы. Вон гряда, за ней другая, а еще дальше — третья. Геолог сказал, что лучшие строматолиты можно найти на второй.

А если проскользнуть за третью гряду, увидят ли тебя со второй? Верна думает, что нет.

И вот они все втиснулись в непромокаемые штаны и резиновые сапоги; вот их облачают в спасжилеты, как детсадовцев-переростков, и застегивают многочисленные пряжки; вот они переворачивают свои таблички с зеленой стороны на красную; вот они гуськом спускаются по трапу и садятся в черные надувные «зодиаки». Боб пробрался в «зодиак» Верны. Он поднимает фотоаппарат и щелкает ее.

У Верны бьется сердце. «Если он вдруг узнает меня сам, я не стану его убивать, — думает она. — Если я скажу ему, кто я, и он меня узнает и попросит прощения, я тоже не стану его убивать». Это ровно на два шанса больше, чем он предоставил ей. Это означает отказ от преимущества внезапности, и это может быть опасно — ведь Боб гораздо крупней и сильней ее, — но она хочет быть даже более чем справедливой.

Они высадились, сняли спасжилеты и резиновые сапоги и теперь шнуруют туристические ботинки. Верна подбирается ближе к Бобу и замечает, что он не стал заморачиваться с резиновыми сапогами. На нем красная бейсбольная кепка; на глазах у Верны он поворачивает ее козырьком назад.

Они разделяются. Кое-кто остается у берега, другие идут к первой гряде. Геолог стоит с молотком, и вокруг него уже собралась чирикающая стайка. Он полным ходом ведет инструктаж: их просят не брать строматолиты с собой, но у корабля есть разрешение на взятие образцов, поэтому если кто-нибудь найдет особо выдающийся экземпляр, особенно с поперечным сечением, должен посоветоваться с ним, геологом, и этот экземпляр, возможно, поместят на стол для образцов, устроенный на борту, чтобы все могли полюбоваться. Вот несколько экземпляров для тех, кто не хочет подниматься на вторую гряду…

Слушатели вглядываются, достают фотоаппараты. Идеально, думает Верна. Чем больше они отвлекутся, тем лучше. Она чувствует, не глядя, что Боб где-то рядом. Они уже у второй гряды, и кое-кто из пассажиров карабкается на нее с легкостью, а кое-кто с трудом. Здесь лучшие строматолиты, целое поле. Не сломанные похожи на пузыри или купола, маленькие и большие, размером с половину футбольного мяча. Иные — без верхушки, как яйцо, из которого вот-вот кто-то вылупится. Другие разрушены, от них остался лишь набор выступающих концентрических продолговатых гребней — похоже на плюшку с корицей или на годовые кольца дерева.

А этот расколот на четыре части, словно разрезали голову голландского сыра. Верна подбирает одну четвертушку, разглядывает слои: каждый год — черная полоска, серая, черная, серая, и в самом низу — сердцевина, где все сливается. Кусок камня — тяжелый и острый. Верна засовывает его в рюкзак.