Избранные произведения в одном томе

Они сидят за столом, жуя сухие завтраки — хрупкие, на вкус отдающие пеплом. Приходится работать челюстями. Вильма думает, что звук, раздающийся у нее в голове, похож на хруст снега под ногами или на шуршание упаковочных пенополистироловых гранул. Может, выбрать на завтрак что-нибудь помягче, например растворимую овсянку. Но Тобиас вознегодует на нее за одно упоминание растворимой овсянки — он презирает все растворимое. Бананы, вот что, нужно попробовать бананы. Они растут на деревьях или на кустах, в общем, на каких-то растениях. У Тобиаса нет резона возражать против бананов.

— Почему эти штуки делают в виде колечек? — спрашивает Тобиас уже далеко не в первый раз. — Эти овсяные штучки.

— Это буква «о», — объясняет Вильма. — «О» значит овес. Что-то вроде ребуса.

Тобиас качает пятном — силуэтом головы.

— Я бы предпочел круассан. Круассаны также имеют определенную форму, форму полумесяца. Их история восходит к случаю, когда Вену чуть не захватили мавры. Я не понимаю почему… — Он прерывается. — Что-то происходит у ворот.

У Вильмы есть бинокль — его прислала Элисон, наблюдать за птицами. Впрочем, Вильме так и не удалось увидеть никаких птиц, кроме скворцов, а теперь бинокль ей и вовсе ни к чему. Другая дочь присылает в основном тапочки, у Вильмы уже залежи тапочек. Сын шлет открытки. До него никак не доходит, что мать уже не может прочитать написанное.

Бинокль хранится на подоконнике, и Тобиас пользуется им, чтобы осматривать территорию: изогнутая дорожка, ведущая от ворот к главному входу; газон с фигурно обрезанными кустами — их Вильма запомнила в день своего приезда сюда, три года назад; фонтан с копией знаменитой бельгийской статуи — голый мальчик с лицом херувима мочится в каменную чашу; высокая кирпичная стена; внушительные въездные ворота с аркой и двумя солидными, унылыми каменными львами. «Усадьба «Амброзия» когда-то была настоящим загородным имением — в те времена, когда люди еще строили усадьбы и когда город сюда еще не дошел. Отсюда, видимо, и львы.

Иногда Тобиас не видит ничего интересного, кроме обычных передвижений. К обитателям усадьбы каждый день приходят гости — «вольняшки», как Тобиас их называет. Они торопливо идут от гостевой парковки к парадному входу, неся горшок с бегонией или геранью, таща упирающегося внука, надевая на лицо фальшивую бодрость и надеясь побыстрей провернуть обязаловку — визит к пожилому богатому родственнику. И сотрудники — медицинский персонал, кухонные работники, уборщики. Они въезжают в ворота и огибают здание, двигаясь к парковке для сотрудников и боковым дверям. Еще приезжают ярко раскрашенные фургоны, привозят продукты, белье из прачечной, иногда — затейливые букеты, которыми родственники пытаются избыть чувство вины. Для менее парадного транспорта (в частности, грузовиков, забирающих мусор) есть неприметные задние ворота.

Время от времени случаются драмы. Обитатель крыла усиленного ухода сбегает, несмотря на все предосторожности, и тогда из окна можно увидеть, как он бесцельно блуждает по территории — в пижаме или полуодетый, мочась там и тут. Прилюдное мочеиспускание приличествует статуе в фонтане, но неприемлемо для дряхлой человеческой развалины — и сотрудники устраивают чинную, но весьма эффективную охоту на беглеца, окружают его и уводят обратно в дом. Или ее: иногда сбегают и женщины, хотя у мужчин, кажется, больше инициативы в этом деле.

А иногда прибывает «Скорая помощь», из нее выскакивает кучка парамедиков с оборудованием и вбегает в дом. «Как на войне», — заметил однажды Тобиас, хотя, наверное, имел в виду кино, ведь насколько знает Вильма, он ни в одной войне не участвовал. Через некоторое время парамедики выходят уже не торопясь, толкая каталку, на которой угадываются очертания человеческого тела. Отсюда сверху не видно, живой или мертвый, говорит Тобиас, разглядывая эту картину в бинокль. «Может, и им там, внизу, не видно», — добавляет он иногда капельку черного юмора.

— Что там такое? — спрашивает Вильма. — «Скорая»?

Сирен не было, она уверена, слышит она пока неплохо. Именно в такие моменты слепота огорчает ее сильнее всего. Ей так хочется видеть все своими глазами; она не доверяет описаниям Тобиаса, она подозревает, что он иногда утаивает что-то. По его словам, он так бережет ее. Но она не хочет, чтобы ее берегли таким образом.

Вероятно, в ответ на ее неприятные чувства на подоконнике образуется строй человечков. На этот раз только мужчины, женщин нет; больше похоже на марширующую колонну. Общество человечков, видимо, патриархально — женщин они маршировать не пускают. Они по-прежнему одеты в зеленое, но потемнее, не такого праздничного цвета. На идущих в авангарде — практичные железные каски. В рядах, следующих за ними, костюмы скорее церемониальные — плащи с золотым подбоем и зеленые меховые шапки. Интересно, появятся ли миниатюрные лошади? Такое тоже бывало.

Тобиас отвечает не сразу:

— Не «Скорая». Кто-то пикетирует въезд. Похоже на организованную акцию.