Избранные произведения в одном томе

Абдул-Гафур с трясущейся нижней челюстью уставился на Маугли, поправляя развязавшийся пояс.

— Так это были его дьяволы? Его дьяволы? А я хотел по возвращении свалить всю вину на этого колдуна!

— Это было хорошо задумано, Абдул-Гафур, но, прежде чем устраивать ловушку, надо было сообразить, как велика дичь, которая должна попасть в нее. Я думал сначала только о том, что этот человек взял у сахиба одну из лошадей. Но я не знал, что у него было намерение сделать меня вором в глазах сахиба, а если бы знал это, то мои дьяволы притащили бы тебя сюда за ногу. Но и теперь еще не поздно сделать это.

Маугли вопросительно взглянул на Гисборна, но Абдул-Гафур поспешно заковылял к белой кобыле, вскарабкался на спину и поскакал так, что кусты затрещали и лесное эхо повторило стук копыт.

— Это он хорошо сделал, — сказал Маугли, — но он опять свалится, если не будет держаться за гриву.

— Ну, теперь пора тебе объяснить мне, что все это значит? — более серьезным тоном сказал Гисборн. — Что это за сказка о каких-то твоих дьяволах? И как можно прогнать человека через весь лес, как скотину? Отвечай мне.

— Разве сахиб сердится на меня за то, что я спас его деньги?

— Нет, но в этом есть какая-то каверза, и мне это не нравится.

— Ну, хорошо. Вот теперь, если я поднимусь и сделаю три шага в глубину леса, никто, даже сахиб, не сможет меня найти, пока я этого сам не захочу. Если я это могу сделать, то точно так же я могу и не говорить, если не захочу. Имей терпение, сахиб, и когда-нибудь я все расскажу тебе, и, если ты этого захочешь, мы пойдем с тобой вместе загонять оленя. Во всем этом нет ровно ничего дьявольского. Только все это потому, что я знаю лес, как другие знают кухню в своем доме.

Маугли говорил все это таким тоном, как будто успокаивал нетерпеливого ребенка. Гисборн, удивленный, смущенный и несколько рассерженный, не ответил ему ни слова, но опустил голову и задумался. Когда он снова взглянул перед собой, лесного человека уже не было подле него.

— Нехорошо, когда друг сердится, — сказал спокойный голос из глубины леса. — Подожди, сахиб, до вечера, когда будет не так жарко.

Предоставленный самому себе, покинутый в самой чаще леса, Гисборн сначала крепко выругался, потом рассмеялся, сел на своего коня и поехал. Он заехал в хижину лесного сторожа, осмотрел вместе с ним несколько посадок, отдал приказание выжечь небольшую площадку сухой травы и отправился на место привала, выбранное им самим и состоявшее из груды каменных обломков, прикрытых примитивно устроенной крышей из сучьев и листьев неподалеку от берега Канийского ручья. Были уже сумерки, когда он достиг этого места, и лес уже готовился к своей молчаливой, загадочно притаившейся ночной жизни.

У ручья светился огонь костра, и ветер донес запах вкусной пищи.

— Гм… — сказал Гисборн, — это, во всяком случае, лучше, чем холодное мясо. По-видимому, единственным человеком, который мог оказаться здесь, должен быть Миллер; по своей службе он поехал осмотреть Чангамангский лес и, вероятно, забрел в мои владения.

Громадный немец, главный начальник всех лесов Индии от Бирмы до Бомбея, имел привычку появляться, подобно летучей мыши, без всякого предупреждения, то в одном месте, то в другом, и именно в такое время, когда его там меньше всего ждали. Эти внезапные визиты, выявление всяких погрешностей тут же на месте и устные объяснения с подчиненными были, по его теории, несравненно более полезны, чем длинная переписка, которая могла закончиться официальным письменным выговором, а это могло на многие годы отразиться на службе чиновника лесного ведомства. Он так объяснял это: «Когда я сам поговорю с моими мальчиками, как старый немецкий дядя, они скажут: «Это все проклятый старый Миллер», и постараются быть лучше в следующий раз. Но если мой тупоголовый клерк напишет им, что Миллер, генеральный инспектор, не понимает ваших поступков и очень рассержен, это будет нехорошо, во-первых, потому, что я там не был сам, а во-вторых, потому, что какой-нибудь дурак, который займет потом мое место, может сказать: «Смотрите же, вам уже был выговор от моего предшественника». Говорю вам, что длинная переписка не выращивает деревьев.

Густой голос Миллера доносился из темноты за костром, где он стоял за спиной своего любимого повара, наблюдая за приготовлением обеда.

— Не так много соуса, ты, сын дьявола! Ворчестерский соус — приправа, а не питье. А, Гисборн, вы попали на очень хороший обед! А где же вы отдыхаете обыкновенно?

— Там, где я стою, сэр. Я не знал, что вы здесь. Миллер оглядел представительную фигуру молодого лесничего.

— Хорошо! Это очень хорошо! Верхом на лошади с запасом холодного мяса! Когда я был молод, я поступал точно так же. Но теперь вы должны пообедать со мной. Я был в главной квартире, чтобы представить мой рапорт за прошлый месяц. Я написал половину, а остальное я предоставил дописывать своим клеркам, а сам отправился на прогулку. Правительство помешалось на этих рапортах. Я так и сказал вице-королю в Симле.