Избранные произведения в одном томе

Ребенок рос один, без радости, без крова,

Пася гусей и коз, выстаивая дни

Под ветром и дождем, под градом руготни.

Когда же под плащом он засыпал сурово,

Всегда он видел сны, за ночью ночь подряд,

О тех, кто сладостно в своих постелях спят.

Потом, лишь луч зари взвивался над равниной,

Он черный хлеб жевал, следя за струйкой длинной

Дымка, что вился там, над крышами домов, —

Как знак того, что суп, горячий суп готов.

Старел он. Темный страх все перед ним питали;

Вниманье занимал на посиделках он:

Рассказы странные о нем передавали,

И после женщины напрасно звали сон.

Как утверждали все, мог управлять он роком,

Беду обрушивать на недругов своих

И в огненных словах созвездий зорким оком

Читать грядущее в глуби небес ночных.

Скитаясь, в шалаше он жил зимой и летом,

Всех сторонясь людей. Когда же в ветер он

Кидал свой странный зов, тогда со всех сторон

Нечеловечий крик ему звучал ответом.

Он силу тайную хранил в глуби зрачков,

Умея усмирять взбесившихся быков.

Но и еще слушок бродил неутомимо:

Раз девушка одна, с ним встретясь в поздний час,

Решила, что ее он схватит; он же мимо

Прошел, без слов; потом, ночь не смыкая глаз,

Она дрожала вся от страха и страданья;

Ей слышался вдали призыв его желанья.

И, чувствуя себя беспомощной в борьбе,

Она пошла сквозь мрак, полна тревожной дрожи,

С ним в шалаше делить соломенное ложе!

По воле похоти с тех пор он звал к себе

Ночами девушек. И шли они покорно,

Красотки юные, отдать для страсти черной

Девическую грудь, стыд забывая с ним, —

И он, старик, урод, казалось, был любим.

Он был космат: весь лоб, надбровья, щеки, губы

Тонули у него в копне седых волос;

Как плащ, что спину грел своею тканью грубой,

Сам козьей шерстью он, казалось, весь порос!

Когда с кривой ногой, хромая, в гору шел он

В закатном зареве, что тень кидало в лог,

Метался шаг его, как фавна дикий скок.

Он, старый сельский Черт, нечистым пылом полон,

У голого холма, где чуть взросло былье,

Но где расцветший терн лег золотым пожаром,

В апрельский светлый день вдруг повстречал ее —

Кого любил весь край.

Как солнечным ударом

Был весь пронизан он, едва она прошла.

Он пожелал ее: столь хороша была!

Скрестились взгляды их, недобрые не в меру.

Казалось — встреча то враждующих богов!

Был, как охотник, он взволнован, что готов

В засаде встретить лань, а повстречал пантеру!

Она прошла. Цветок ее тяжелых кос,

Когда она, спеша, сходила под откос,

Букетом чуть бледней, слился с цветами терна.

Все ж била дрожь ее; хоть был ей мерзок он,

Но верила она, что скрытой наделен

Он силой, — и бежать пустилась вдруг проворно,

Блуждала целый день она; когда ж погас

Закат и ночь сошла на рощи и на нивы,

Страх темноты ее окутал в первый раз.

По черной просеке идя среди дремливой

Стены дубов, она вдруг увидала: там

Стоит колдун-пастух — недвижен, зорок, прям.

Но, кинувшись бежать, от ужаса шалея,

Уж никогда потом дознаться не могла, —

Не видела ль она лишь силуэт ствола,

Сухое дерево, торчащее пред нею?

Шли дни и месяцы. Метался ум ее

Подбитой птицею, свинец в крыле носящей.

В смертельном ужасе пред участью грозящей

Боялась покидать она жилье свое:

Ведь стоило лишь ей пройти в полях, по склонам,

Уже стоял он — здесь иль там; кидая в дрожь,

Его лукавый взор внушал ей: «Ты придешь», —

Ложась на рану ей железом раскаленным.

И скоро волю ей сломил столь тяжкий гнет,

И родилась в душе, томимой жутью дикой,

Потребность уступить руке судьбы. И вот,

Решившись, наконец, склониться пред Владыкой,

В ночь зимнюю она пошла его искать,

Снег всюду распростер белеющую гладь,

Недвижно-мертвую, и стужа ветровая

Как бы с конца земли летела, заставляя

Деревья трескаться туманные в лесу,

И ветви голые трепала на весу;

Луна застылая в печальном небе где-то

Едва означилась тончайшей нитью света;

Весь мир, вплоть до камней, измучил холод злой.

Она бездумно шла, хоть леденели ноги,

Чернея точкою в пустыне снеговой,

Решившись пастуха достичь в его берлоге.

Как пригвожденная, она вдруг стала: там

Два зверя страшные вдоль по снегам стремились;

Они как будто бы играли и резвились,

И тень металась в лад огромным их прыжкам.

Затем, помчав сквозь ночь свой перебег бездомный,

С безумной резвостью они в два-три прыжка

К ней приближаются, летя из дали темной.

Она узнала в них овчарок старика.

Задохшись, тощие от голода, с глазами,

Горящими сквозь шерсть, нависшую клоками,

Они скакали вкруг, но в лае засверкал

Как бы улыбкою крутых клыков оскал.

Они — как рыцари, что вздумали из плена

Отбить и привезти Подругу сюзерена,

И, с нею следуя, гарцуют на пути

Герольдами любви, — спешат ее вести.

Пастух же сторожил, торча над косогором;

Сбежал он, потащил ее; у шалаша

Была открыта дверь; пастух втолкнул, спеша,

Добычу, всю уже раздев горячим взором.

Он радостно дрожал от головы до ног, —

К удару близок тот, кто счастья смог дождаться:

С минуты встречи с ней он начал задыхаться,

Как пес охотничий, что зверя сбить не мог!

Когда же девушка почуяла на коже

Ту ласку слизняка, с которой к ней приник

Козлиным смрадом весь пропитанный старик, —

Все существо ее в холодной сжалось дрожи.

А он, держа в руках ее столь нежный стан,

Природой созданный, чтоб страстью все пылали,