Избранные произведения в одном томе

— Амфаланг, — пояснила татуированная продавщица, — или амфитрахий, как называют его некоторые, имеет много разновидностей. Это — гантель, а это, — она перелистнула страницу, — шпора. Запонки. Кольцо. Грузила. А эта модель известна как «мутовка». Нержавеющая сталь, ниобий, белое золото пятьсот восемьдесят третьей пробы.

Она перекинула страницы назад, и перед Шеветтой снова возник тот, самый первый болт.

Фокусы, подумала Шеветта. Нарисовать любое можно.

— Так больно же будет, — сказала она вслух.

— Не так больно, как тебе кажется, — прогудел низкий бархатистый голос, — а потом, как привыкнешь, так чистый кайф.

На черном-черном, как черное дерево, лице парня сверкала широкая, в тридцать два ослепительно белых зуба, улыбка, под подбородком болталась нанопористая маска, — вот так и произошло первое знакомство Шеветты с Сэмьюэлом Саладином Дюпре.

Двумя днями позднее она увидела его на Юнион-сквер, в компании велосипедных курьеров. Она давно уже пялилась на этих ребят. Одежда и прически — как ни у кого кроме, а главное — велосипеды со светящимися колесами и рулями, загнутыми вверх и вперед, как скорпионьи хвосты. А еще шлемы со встроенными рациями. Они либо неслись куда-то во весь опор, либо вот так вот, как сейчас, мирно тусовались — чесали себе языками да пили кофе.

Сэм стоял вместе со всеми, скинув ноги с педалей на землю, и ел верхнюю половинку бутерброда. Розовая в черную крапинку рама гудела низкой, почти одни басы, музыкой, длинные черные пальцы левой руки безостановочно плясали по рулю, отбивая такт. Шеветта подошла поближе, чтобы присмотреться к велосипеду. Переключение скоростей, тормоза, все такое хитрое и, ну, красивое, что чистый отпад.

— В пуп и в гроб, — несколько гнусаво провозгласил Сэм, его рот был забит бутербродом. — В пуп и в гроб мой амфи… мой амфитрахий. Ам-фалл-ланг. Где ты раздобыла такие туфли?

Старые парусиновые кеды, позаимствованные у Скиннера. Настолько длинные, что Шеветте пришлось запихать в каждый чуть не по целой газете.

— Вот, бери. — Сэм сунул ей в руку вторую половинку своего бутерброда. — Я уже заправился.

— Велосипед у тебя… — восхищенно помотала головой Шеветта.

— Чего там с моим велосипедом?

— Он… Ну, он…

— Нравится?

— Ага.

— А то, — гордо ухмыльнулся Сэм. — «Сугаваровская» рама. «Сугаваровские» передачи и подшипники. Гидравлика от «Зуни». Полный абзац.

— И колеса, — добавила Шеветта. — Потрясные колеса.

— Ну, — ухмыльнулся Сэм, — это больше так, для балды. И чтобы мудак, который сшибет тебя на улице, хоть заметил, что кого-то там сшибает.

Шеветта потрогала руль. Потрогала музыку, гудевшую в велосипеде.

— Да ты ешь, — сказал Сэмми. — За фигуру тебе бояться не приходится.

Шеветта послушно откусила бутерброд, и они разговорились, и это, собственно, и было их настоящее знакомство.

Затаскивая велосипед по хлипкой фанерной лестнице, Шеветта рассказала Сэму о японке, как та вывалилась из лифта. И как она сама, Шеветта, в жизнь не попала бы на ту пьянку и даже не знала бы, что где-то там идет пьянка, если бы не оказалась в том самом месте — перед лифтом, значит, — в тот самый момент. Сэмми отвечал неразборчивым хмыканьем; колеса его велосипеда погасли, стали тускло-серыми.

— А чья же это была пьянка и по какому случаю? Ты там ни у кого не спросила?

Мария. Мария же говорила.

— Коди. Мне сказали, что хозяин — какой-то Коди и…

Сэмми Сэл резко притормозил, брови его поползли вверх.

— Так-так. Коди Харвуд?

— Не знаю, — равнодушно пожала плечами Шеветта. Бумажный, почти невесомый велосипед абсолютно не сковывал ее движений.

— А кто это такой — Коди Харвуд, ты хоть это-то знаешь?

— Нет.

Площадка. Теперь можно не тащить велосипед, а катить.

— Ба-альшие башли. Реклама. Харвуд Левин — это его папаша.

— Ну да. — Шеветте было по фигу, кто там чей папаша. — Я же говорила, что там и публика, и все-все там было богатое.

— Папашина фирма руководила избирательной кампанией президентши Миллбэнк и на этих выборах, и на прошлых.

Но Шеветта была занята более важным делом — активировала распознающую петлю. Сэмми поставил свой велосипед рядом, загоревшиеся было колеса потускнели и снова стали серыми.

— Я прицеплю его к своему, на той же петле. Да здесь их вообще никто не тронет.

— Вот так же думал и я, — сказал Сэмми, наблюдая, как Шеветта вытягивает петлю, как она осторожно, чтобы не оставить на розовой с черным эмали ни царапинки, обматывает раму его велосипеда, как запечатывает петлю большим пальцем. — В тот раз, когда у меня сперли первый велосипед. И следующий.

К величайшей ее радости, желтая корзина подъемника была внизу; гостей у Скиннера, похоже, нет.

— Ну, так что, поехали?

Шеветта запоздало вспомнила, что обещала утром купить у Джонни-таиландца суп, кисло-сладкий лимонный суп, любимое блюдо Скиннера.