Избранные произведения в одном томе

Если что, он прострелит одну голову, сдвинет пистолет на два дюйма и прострелит вторую.

— Я хочу, чтобы ты сняла куртку. — Снова эти монотонные интонации. — Для этого тебе потребуется оторвать руки от сиденья. Постарайся отрывать их по очереди, чтобы в каждый момент одна из твоих рук лежала на сиденье. Операция сложная, но ты не торопись, времени у нас уйма.

В конце концов, Шеветта вытащила руки из рукавов и скинула куртку с плеч, прямо к ногам золотозубого.

— Что там в карманах? Шприц? Ножи, бритвенные лезвия, прочие опасные предметы?

— Ничего такого, — мотнула головой Шеветта.

— А как насчет электрических зарядов? Давняя твоя слабость.

— Только очки этого засранца и телефон.

— Вы только послушайте ее, Райделл, — простонал убийца. — Засранец! Вот таким и останется он в памяти людской. Ни имени, ни фамилии — просто какой-то там безымянный засранец…

Левая его рука ловко обшарила карманы куртки, выложила на приборную панель сперва телефон, а затем и серый плоский футляр.

Райделл плюнул на все запреты и повернул голову. Обтянутые резиной пальцы открыли на ощупь футляр, достали очки. Бесцветные, как оловянные пуговицы, глаза скользнули по добыче, проверили, все ли в порядке, и снова уставились на пленников.

— Они это, они, — сказал Райделл. — Радуйся.

Рука положила очки на черную замшу и закрыла футляр.

— Радуюсь.

— И что теперь?

Улыбка исчезла, а вместе с ней исчезли и губы, осталась только тонкая, словно карандашом проведенная линия.

— А ты не могла бы принести мне кока-колу? — улыбка не только вернулась, но даже стала шире, уголки рта задрались еще выше. — Все окна там задраены, дверь — тоже.

— Кока-колу? — поразилась Шеветта. — Да ты же пристрелишь меня. Как только я встану.

— Нет, — покачал головой золотозубый, — совсем не обязательно. Ведь я действительно хочу пить. В горле пересохло.

Шеветта повернулась к Райделлу, в ее глазах застыл ужас.

— Да принеси ты ему эту колу, — сказал Райделл.

Она слезла с панели, протиснулась между креслами, вошла в дверь и остановилась перед холодильником.

— Я же сказал, чтобы ты не крутил башкой, — напомнил золотозубый.

Глядя в ветровое стекло, Райделл увидел, как открылась дверца холодильника, как вспыхнула в нем лампочка, как Шеветта присела на корточки.

— Д-диет-тическая или обычная?

— Диетическую. Если это не составит тебе большого труда.

— Классическую или «декаф»?

— Классическую.

Негромкий звук, отдаленно — весьма отдаленно — похожий на смех.

— С-т-таканов нет.

— Тогда банку, пожалуйста.

Снова этот тявкающий звук.

— Я т-тут пролила н-немного, — сказала Шеветта. — Р-р-руки т-трясутся.

Чуть скосившись, Райделл увидел, как рука в резиновой перчатке берет красную банку, обрызганную коричневыми каплями кока-колы.

— Благодарю вас. Теперь вы можете снять штаны.

— Чего?!

— Штаны. Вот эти самые, черные. Стягивайте их медленно, без рывков. А носки мне нравятся. Их мы, пожалуй, оставим.

Лицо, отраженное в черной бездонности ветрового стекла, исказилось, а затем застыло, стало каким-то равнодушным, отсутствующим. Шеветта расстегнула пояс, наклонилась и начала стягивать с себя узкие, непослушные лосины.

— Теперь вернитесь, пожалуйста, на прежнее место. В ту же позицию. Вот так. Я хочу рассмотреть вас получше. А ты, Райделл, ты тоже хочешь?

Райделл повернулся. В свете потолочной лампочки крепкие, мускулистые ноги девушки казались мертвенно-бледными. Убийца жадно приложился к банке, затем поставил ее на приборную панель, рядом с очками, и отер рот тыльной стороной затянутой в полупрозрачный пластик руки.

— Ну, как, Райделл, недурно? — он кивнул в сторону Шеветты. — Тут намечаются определенные перспективы.

Райделл смолчал.

— Или ты возражаешь?

Райделл продолжал молчать.

Короткий, тявкающий смешок. Еще один глоток из красной банки.

— Ты ведь думаешь, что мне нравилось свежевать этого говнюка, верно ведь, Райделл?

— Я не знаю.

— Не знаешь, но думаешь, что мне нравилось. Ты считаешь, что я получал удовольствие, я знаю, что ты так считаешь. И правильно считаешь. Я действительно получал удовольствие. Ловил кайф. Только тут есть один отличительный момент, знаешь какой?

— Момент?

— У меня не стоял. Я работал над этим говнюком, а у меня не стоял. Вот такой вот отличительный момент.

— Ты его знал?

— Что?

— Я подумал, может, ты его вот так из каких-то там личных чувств.

— А-а. В некотором смысле я знал его. Знал. Знал так, как никто не должен знать никого. Я знал все, что он делает, все, Райделл, все. Я засыпал под его храп. Дело дошло до того, что по храпу, да просто по дыханию я мог точно определить, сколько он принял.

— Принял?

— Он пил. Он, серб этот. Ты ведь был полицейским, верно?

— Да.

— А приходилось тебе вести за кем-нибудь наблюдение?

— До этого не дорос.