— Исследуя твой разум, я наткнулся на интересную максиму, приписываемую философу Гераклиту, — говорил Нессус. — Никто не может войти в одну реку дважды. Но разве моя форма не остается прежней? Разве она не соответствует тому же самому числу?
— Да, твоя основная форма неизменна, — отвечал Пифагор. — Но водная материя реки переменчива. Гераклит имел в виду нечто более тонкое и эзотерическое. Человек — он как река, его субстанции меняются каждый день, не так быстро, как у реки, но столь же неизбежно. Камень может оставаться неизменным, но не человек, который бросает его. Для человека, как и для реки, все течет. Могу я задать тебе вопрос, Нессус?
— Поистине ты можешь задать вопрос, — отвечали громадные водяные губы на поверхности реки рядом с Пифагором.
— Прошлой ночью я получил знание числа от Скрюченного Жука, — сказал Пифагор. — Жук говорил, что это последняя из магических величин, которые я должен выучить. Если я буду удерживать величину в мозгу, сможешь ли ты объяснить мне ее смысл? Я должен знать, как использовать ее. Чувствую, что надвигаются испытания, и ни одна стрела в моем колчане не будет лишней.
Поток сузился, и река приблизилась к крутому ущелью. На некоторое время философская беседа прервалась — все силы реки уходили на то, чтобы уберечь Пифагора от расколотых стволов и острых камней. Когда они наконец достигли спокойного участка позади большого водопада, и философ, и река почувствовали, что силы их иссякают. Пифагор понял, что стоит по колено в воде на длинной песчаной отмели. На землю упали сумерки.
— Твое новое число — загадка для меня, о Пифагор, — мягко ответил Нессус. Губы реки истончились, словно зыбь на воде. — Попробуй сам истолковать его. Теперь я покидаю тебя. Когда ты снова ступишь на мою поверхность, надеюсь, что, несмотря на все различия между нами, дружба наша останется прежней.
— Передай мой поклон Посейдону.
— Я связан с ним даже сейчас, так же как связан с Зевсом, — ручьями, что текут с самых высоких холмов. Жаль, что ты не знаешь Числа Океана. Полагаю, Посейдон помог бы тебе.
— Наверное, теперь я уже далеко от Тарентума, — уверенно произнес философ. — Пора искать новую удобную пещеру.
Быстро стемнело. Пифагор обнаружил вокруг заросли кустарника и, воспользовавшись Числом Овчинной Накидки, подаренным ему Спутанным Деревом, устроил себе удобную постель. Он лежал на берегу, грыз сыр и гадал, что сталось с Эвритоей. Кто знает, вдруг она посетит его на новом месте. Некоторое время спустя философ заснул.
Этой ночью к Пифагору пришел Перевитый Червь. Пугающе осязаемый Червь состоял из нескольких нитей, числом не более пяти, но эти пять соединялись так причудливо, что их просто невозможно было сосчитать. С одной стороны у червя была голова с тремя яркими глазами и клыкастой пастью.
— Ты так ничему и не научился от нас, Пифагор, — заявил таинственный Червь. — Почему ты продолжаешь распространять ложь о том, что целые конечные числа — есть суть всех вещей? Это твоя благодарность
— А разве не твой друг Жук повредил мою ногу во время нашей первой встречи, ты, грязное животное? — пробормотал ученый.
— Только благодаря неразрушимому золоту на бедре ты способен воспринимать числа, которые соответствуют беспредельной сущности истинных вещей, — сказал Перевитый Червь. — Бедро, если можно так выразиться, это крыло из воска и перьев, благодаря которому ты паришь.
— И как всякое подобное крыло, когда-нибудь оно истает, — прошептало Спутанное Дерево, вдруг ставшее зарослями вокруг Пифагора. Дерево изгибалось толстыми стволами не меньше человеческого роста, стволы расщеплялись на бесчисленные сучья, а сучья завершались бесконечными ветками. Голос Дерева походил на смутный гул. — Вспомни миф об Икаре, — промолвило Дерево. — Он слишком приблизился к Солнцу.
Раздался треск, и Скрюченный Жук просунул трясущуюся нижнюю челюсть сквозь хаос веток.
— Мой собрат слишком мягок с тобой, Пифагор. Так знай же: солнце взойдет еще дважды, а потом плоть твоя умрет. Пока есть время, ты должен рассказать о нас, потому что только мое последнее число спасет тебя от полного уничтожения.
Треск веток стал громче, и перед Пифагором возникли ухмыляющийся Кот и Кишащий Рой Глаз. Взлохмаченный Кот проделал свой обычный трюк — существо вывернулось наизнанку, колючая шерсть сменилась розовой, мокрой плотью — подобного зрелища не видел еще никто из смертных. Кишащий Рой Глаз двигался как облако мошкары или стайка мух, и каждая крохотная частичка этого облака была маленьким ярким Глазом. Не успел Пифагор всмотреться в один из танцующих Глаз, как облако распалось на более мелкие облака с еще более крохотными Глазами, внутри каждого из которых, вероятно, располагалось еще более крошечное облачко — в Кишащем Рос Глаз не было ничего прочного, и деление внутри него никогда не прекращалось. Кишащий Рой Глаз был